Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

Мы с Вашей сестрой скоро уедем отсюда. Я брошусь к ногам родителей маркиза... Только бы он выжил, а я уверена, что мне удастся тронуть их... или же умереть у их ног. Ограничусь этими немногими строками; полагаю, что Вы слишком несчастны, чтобы еще описывать Вам в подробностях, как по Вашей вине страдает

Ваш самый нежный друг

(Без подписи)

P. S. Ваши родители в полном неведении.

ПИСЬМО XCV

ОТ ЭДМОНА К ПЬЕРРО

Он сообщает мне обо всем, что касается Юрсюли и маркиза

Из письма Юрсюли вы в свое время узнали об ее благополучном прибытии сюда вместе с моей кузиной, мадемуазель Фаншеттой, госпожой Канон и господином Годэ. Госпожа Парангон, братец, не женщина; она — ангел. Я на воле и все благодаря ей: маркиз почти выздоровел и теперь мы с ним подружились, он покровительствует мне. И все благодаря ей. Семейство маркиза относится ко мне благосклонно — и опять-таки благодаря ей, — так она соблаговолила расхвалить меня.

Ты еще не знаешь, как завязался мой поединок с маркизом и как все произошло. За день-два до того срока, который я наметил, чтобы вызвать маркиза, случай свел меня с ним. Я считал, что противно правилам чести и доблести бросить врагу вызов, не объяснившись с ним начистоту. Я последовал за маркизом и легко настиг его, хоть он и ехал в кабриолете, ибо в такой тесной уличке, как Английская, произошел; затор. Я объяснился с ним в немногих словах. Решили не откладывать дела. Оба мы явились точно в назначенное время. — Итак, сударь, вы требуете крови, — сказал он. Я ответил, что крови требует нанесенное нам оскорбление, своей грубостью он довел меня и сестру до того, что мы не можем видеть его не краснея, и надобно, чтоб его или моя смерть навсегда избавила нас от тягостного, угнетающего чувства. — Вы правы, — ответил он, — но большим несчастьем было бы для вас лишиться жизни, даже отстаивая правое дело. — Гораздо большим несчастьем, куда несноснее, было бы жить, сознавая обиду, которую вы нам нанесли, — возразил я, — пусть я буду убит или сам убью — зато я исполню свой долг, и сестра будет отомщена... С этими словами мы взялись за шпаги. Я заметил, что маркиз щадит меня. — Пускайте в ход всю вашу ловкость, — вскричал я, — она вам необходима... Видя, что он продолжает держаться оборонительной тактики, я крикнул: — Предатель! Хочешь превратить меня в твоего невольного убийцу и лишить чести также и меня? — После этого поединок принял тот характер, какого я желал. Маркиз нанес мне рану, я полуотвел удар и в тот же миг ранил его в корпус. Он упал, кровь хлынула ключом. Я был удовлетворен местью и сердцем моим завладела жалость; рискуя собственной, я спас его затухающую жизнь; я сделал ему первую перевязку, остановил кровотечение, помог его лакею перенести его как можно осторожнее к лекарю. Мне надобно было поскорее скрыться, поэтому я расстался с ним, сказав напоследок: — Я больше не сержусь на вас; надеюсь, что вместе с кровью, потерянной вами, вы освободитесь от всего, что было в вас дурного и преступного. А как вы считаете, надлежало мне драться с вами? — Думаю, что да, — ответил умирающий, — и всем сердцем прощаю вам свою смерть. Я заслуживал и более позорной. — Он потребовал, чтобы я поцеловал его и предложил мне свой кошель, от коего я отказался.

Как только он немного окреп и ему разрешили разговаривать, к нему явилась госпожа Парангон. Она опустилась на колени возле его ложа. — Ах, поднимитесь, прекрасная дама, — сказал маркиз, — не вам, а мне надлежит стать на колени, ведь я — виновник. Но как устоять перед умоляющей красавицей! Он выслушал ее, потом велел доложить графу, своему отцу (к которому его перенесли лишь накануне), что он просит его и графиню, свою мать, прийти в его комнату. — По словам этой дамы вы преследуете молодого человека, — сказал он им. — Зачем? Ведь это брат, отомстивший за жесточайшую обиду, и он вполне справедливо покарал меня; скажу более: вы преследуете юношу, столь же милосердного, сколь и отважного, ибо он спас мне жизнь, рискуя своею собственной. — Тут он рассказал о моем поступке, причем так удачно приукрасил его, что вызвал слезы у тех, кто жаждал моей крови. Меня простили; кузину мою приласкали, оставили к обеду и к вящей ее радости вручили ей краткую записку, написанную собственноручно графом и адресованную госпоже Канон, где граф просил передать мне, что, узнав о том, как я вел себя с его сыном, он прощает меня.

Госпожа Парангон совсем просто рассказала мне о своих удачных хлопотах, но я не сомневаюсь, что обязан ей гораздо большим, чем она говорит. Она добавила, что ее просили представить меня графу.

В тот же вечер я был принят в их доме. Собрание оказалось многолюдным: были тут и молодые, очаровательные дамы, но кузина все же затмевала их, несмотря на их румяна и пудру, на роскошь и изящество их нарядов. С нами была и мадемуазель Фаншетта. Мне отпустили несколько комплиментов по поводу моей внешности. Дамы окружили меня, засыпая всякими вопросами, осведомились даже, есть ли у меня возлюбленная. Я взглянул на кузину, а она, смутившись моим молчанием и опасаясь, что истолкуют превратно мой взгляд, ответила за меня, указывая на Фаншетту. — Я предназначаю ему свою сестру, — сказала она, опустив прекрасные глаза. — Ах, граф, — хором вскричали все дамы, — как было бы жаль, если бы вы лишили это очаровательное создание возлюбленного, почти что супруга! Она, сомнения нет, влюблена в него... ибо он того вполне заслуживает, и вы причинили бы ей безутешное горе! — Я по достоинству оценил эти похвалы. А особенно мне польстило то, что, как мне показалось, и сама кузина была польщена. — Чем он занимается, — спросила одна из дам, — ему нужна должность? — Он живописец, сударыня, — отвечала кузина. — Я закажу ему свой портрет, — воскликнули в один голос дамы.

Граф (с которым мне, наконец, дали возможность поговорить с глазу на глаз) обещал мне свое покровительство так ласково, что тронул меня до глубины души; он сам был удивлен, что его слова произвели на