Операция «Барбаросса»: Начало конца нацистской Германии - Джонатан Димблби

отправились в местную баню, чтобы расслабиться в парной. Только после этого они покинули Орел и вновь отправились назад по Брянской дороге, не зная, что впереди их ждут еще бо́льшие неприятности[881].

2-я танковая группа продвигалась настолько стремительно, что тем же днем чуть позже Гудериан смог доложить фон Боку, что его танки достигли Орла, важного транспортного и железнодорожного узла на пути к Москве[882]. «Захват города произошел для противника настолько неожиданно, что, когда наши танки вступили в Орел, в городе еще ходили трамваи. Эвакуация промышленных предприятий, которая обычно тщательно подготавливалась русскими, не могла быть осуществлена. Начиная от фабрик и заводов и до самой железнодорожной станции на улицах повсюду лежали станки и ящики с заводским оборудованием и сырьем»[883]. На самом деле вместо «сотен танков», о которых говорил запаниковавший коллега Гроссмана, было всего четыре. Они беспрепятственно выехали на главную площадь, на которой не оказалось ни одного защитника. Командир танковой роты Артур Волльшлегер вспоминал: «Когда жители Орла увидели нас, они бросились бежать по улицам и переулкам, бледные как призраки»[884]. Четыре танка удерживали город, не встретив никакого сопротивления, пока не подошли подкрепления.

Гальдер с редким для себя самодовольством наблюдал за стремительным крахом советской обороны по всему фронту. Успешное продвижение группы армий «Центр» «принимает все более классический характер», записал он[885]. Немецкому верховному командованию казалось, что Москва находится на расстоянии вытянутой руки: еще один рывок, и советская столица окажется в руках нацистов. Генерал-квартирмейстер Гитлера Эдуард Вагнер, выражая то ликование, которое постепенно охватывало офицеров штаба, писал:

Мы полагаем, что окончательный и необратимый крах уже близок… Поставлены такие оперативные задачи, от которых раньше волосы встали бы дыбом… Вновь и вновь я поражаюсь военному гению фюрера. В этот раз он, можно сказать, самым решительным образом вмешивается в ход операций, и вплоть до сегодняшнего дня он всегда оказывался прав[886].

Из Орла Гроссман с коллегами в спешке двинулись по шоссе к Брянску, следуя тем же маршрутом, по которому за несколько часов до этого шли отступающие советские войска. Ехать по покинутой ничейной земле, разделявшей советские и немецкие боевые порядки, было жутко. Они смогли добраться до штаба 50-й армии в брянских лесах, приблизительно в 10 километрах к югу от города. Никто из них еще не знал, что они вот-вот попадут в клещи, как было задумано командованием группы армий «Центр». Приказ осуществляла на практике 2-я танковая группа Гудериана, которая, отрезав Орел, теперь наступала на Брянск и с тыла, и с запада.

Начальник особого отдела Шабалин с горечью и отчаянием наблюдал за разворачивавшейся катастрофой. «Положение еще не прояснилось, – заметил он 3 октября. – Подразделение связи работает плохо. Штаб то же самое. В тылу сидят трусы, которые уже приготовились к отступлению. О боже, сколько льстецов здесь. К. говорит, что в Орле НКВД уже эвакуируется. Но от нас до Орла еще 150 километров! Что за путаница, что за беспомощность!»[887] На следующий день они с генералом Петровым встретились, чтобы обсудить, как можно остановить наступление. Они нашли командира дивизии, который заявил, что не получал никаких приказов и поэтому ничего не предпринимал. Вскоре после этого они встретили его комиссара, сказавшего им, что направляется на фронт, а на самом деле двигался в противоположном направлении. Дальше по пути им стали попадаться группы солдат, которые явно покинули свои позиции без разрешения, и они приказали им вернуться.

Чуть позже, однако, они догадались, почему войска голосовали ногами. Их оборонительные позиции были полностью разрушены совместными действиями бомбардировщиков Кессельринга и артиллерии Гудериана. Пулеметные гнезда и траншеи были разнесены в щепки. Без поддержки с воздуха они были не в состоянии предпринять никакую контратаку. Шабалин писал:

Дивизия разбита. Полк на правом фланге потерян; связь прервана, и никто не знает, где она осталась. От 755-го полка осталось человек двадцать. Остальные мертвы, ранены или рассеяны. Дивизия потеряла руководство. Красноармейцы были оставлены на произвол судьбы. Все приходят с оружием. От дивизии осталось не более трех тысяч человек, и эти также рассеяны. Сегодня немцы не наступают, они только ведут разведку[888].

Тем вечером Петров, известный своей стойкостью под огнем, а также жестокостью, задал Шабалину риторический вопрос: «Сколько людей расстреляли вы за это время?» Гроссман не присутствовал при этом эпизоде, но прославленная беспощадность Петрова явно подверглась чрезмерному испытанию на прочность. По словам Шабалина, генерал преодолел себя, выпив литр водки, а затем заснув глубоким сном[889].

Еременко уже понимал, что линия фронта у Брянска стремительно рушится. В обстановке, когда 50-й армии Петрова (вместе с 3-й и 13-й армиями) стала угрожать серьезная опасность, он запросил срочное разрешение Ставки на тактический отход. Он ждал и ждал, но не получил никакого ответа. Рано утром следующего дня, когда угроза нависла непосредственно над его штабом, он отправил грузовик за Гроссманом и его коллегами и приказал им немедленно уезжать. Выполняя приказ, они выехали ровно в 4:00, погрузив в машину свои матрасы, стулья и лампу, не забыв захватить одежду и записные книжки. Поняв по карте, что их почти что «поймали в мешок»[890], как выразился Гроссман, они по главному шоссе направились в Тулу – важный транспортный узел всего в 170 километрах от Москвы, – которая оставалась последним значительным рубежом, защищавшим столицу с юга.

К этому времени эвакуация Брянска продолжалась уже более суток. Гроссман был поражен ее масштабами:

Я думал, что видел отступление, но такого я не то что не видел, но даже и не представлял себе. Исход! Библия! Машины движутся в восемь рядов, вой надрывный десятков одновременно вырывающихся из грязи грузовиков. Полем гонят огромные стада овец и коров, дальше скрипят конные обозы… еще дальше идут толпы пешеходов с мешками, узлами, чемоданами.

На многих подводах были установлены самодельные балдахины, из которых высовывались лица бородатых еврейских старцев с женами, детьми и внуками. «А какое спокойствие в глазах, – продолжал Гроссман, – какая мудрая скорбь, какое ощущение рока, мировой катастрофы!»[891] Только однажды легкое облегчение пробилось сквозь всеобщее несчастье. Десятки «воздушных кораблей», как назвал их Гроссман, вдруг появились над горизонтом, пролетая треугольным строем, точно эскадрилья бомбардировщиков. Беженцы в панике бросились в лес, чтобы спрятаться от неминуемой бомбежки. Затем раздался пронзительный женский крик: «Трусы, трусы, это журавли летят!»[892]

Однако в небесах была не только эта стая. Бомбы и снаряды постепенно стирали Брянск в порошок. Однако, несмотря на угрозу окружения, слабость и деморализацию среди личного состава, Еременко не стал покорно ждать конца. 6 октября, вскоре после отъезда Гроссмана, он со своего командного пункта увидел роту немецких танков, двигавшихся в нескольких сотнях метров от того места, где он находился. Наспех собрав отряд из трех танков и нескольких грузовиков, он на большой скорости прорвался прямо через немецкое подразделение и спасся с горсткой солдат. Когда в Ставке узнали лишь о захвате штаба, там решили, что сам генерал, серьезно раненный еще во время битвы за Смоленск, на этот раз погиб[893]. Остатки войск фронта передали под командование Петрова, который, по всей видимости, немного протрезвел и был так же решительно настроен сопротивляться до конца.

В тот же самый день, 6 октября, по инициативе Гитлера 2-я танковая группа была переименована во 2-ю танковую армию в знак уважения перед ее бравым командиром, который – во многом благодаря усилиям геббельсовской пропаганды – превратился в культовую фигуру по всему рейху. Гудериан не был лишен тщеславия, но в этот момент его внимание было целиком сосредоточено на необходимости захлопнуть брянский котел. Он наткнулся на более сильное сопротивление, чем ожидал. Его 4-я танковая дивизия попала под удар крупного танкового соединения противника к югу от города Мценска, в 50 километрах к северо-востоку от Орла, и, как он писал, «ей пришлось пережить тяжелый момент». Тому была своя причина. «Впервые