Арнольд Дейч. Вербовщик Божьей милостью - Александр Юльевич Бондаренко

Кажется, что злой рок просто издевался над этим человеком, коварно и тайно ведя его к своей собственной цели. Тому в подтверждение – сразу две телеграммы:

«1/IV 42 г. тов. Попов, нач[альник] отделения Транспортного управления сообщил, что “Невастрой” должен вернуться в середине апреля в Персидский залив, откуда снова вместе с “Маяковским” и др. пароходами выйдет в Индию за каучуком, так как имеется предписание о срочной переброске каучука».

«6/IV 42 г. т[оварищ] Попов сообщил, что в апреле м[еся]це 1942 наших пароходов, отходящих из Персидского залива в Юж[ную] Америку (по графику НКВТ) не предполагается».

Можно привести документы и более позднего времени, но с тем же неутешительным выводом.

Итак, группе пришлось дважды сходить по морю в Индию – за каучуком. Нет, то, что это было важно, – никто не спорит. Ведь каучук, это прежде всего сырьё для изготовления автомобильных шин, которые ох как летели на военных дорогах! Но…

Разберёмся с той самой докладной запиской Арнольда Дейча «О нашей поездке», в этой части она ещё более интересна:

[…] з) Наша деятельность на пароходе [Здесь и далее – подчёркнуто в тексте кем-то из читавших. – А. Б.]. Мы очень быстро приспособились к обстановке на п/ходе, и капитан, и помполит были довольны нашей работой. Каждый из нас нёс ежедневно в море 4 часа вахты. В порту у меня было много дел, как переводчика, кроме того, у меня был секретный код, который капитан получил от британского морского контроля. Я давал уроки английского языка капитану и стар. помощнику, я активно участвовал в работе парторганизации, сделал доклады для команды об Индии и советском патриотизме. Между прочим, это были первые и единственные доклады, сделанные на пароходе. Лично я продолжал заниматься испанским языком и закончил данную мне Димой книгу. «Герда» много работала как медсестра и навела порядок в больнице, которая до этого времени была в довольно плачевном положении. Она давала также уроки английского языка членам команды и вообще выполняла все возложенные на неё поручения весьма добросовестно.

Для «Хозе» возможности работы были весьма ограниченны. Но всё, что ему поручалось, он охотно и весьма добросовестно делал.

и) Один факт ярко бросается в глаза на п[аро]/ходе – небрежность, с которой подобрана команда парохода. Имеется целый ряд людей, которым никогда нельзя было бы разрешать выезд за границу. Большой недостаток в отсутствии политически-массовой работы до нашего прибытия и группы молодых артиллеристов-моряков Военно-морского флота, пришедших с нами. У многих членов команды совершенно отсутствует сознание того, что наша страна находится в состоянии войны. Люди жалуются на пищу, хотя она лучше, чем была пища, когда они же плавали в наших водах в мирное время; с нежеланием относятся к военной учёбе; имеется целый ряд людей, определённо вредный элемент, о которых пом[ощник по] полит[ической части] дал специальный доклад т[оварищу] Милоградову; например, 4-й машинист Сапожников, которого пом[ощник по] полит[ической части] и друг[ие] подозревают в том, что он может покинуть пароход в первом же американском порту (он был отправлен теперь в СССР). Кочегар Ломакин, единственный отказавшийся подписаться на заём и задавший на митинге вопрос, почему на пароходе нет патриотизма (в связи с этим последним обстоятельством я и сделал доклад о советском патриотизме). Уборщица – Вера Васильевна – истеричка, беспрерывно скандалящая, однажды бросила в кочегара нож (она тоже была отправлена в СССР). Это только несколько примеров.

к) Как и все наши советские пароходы в заграничных портах, этот пароход имел большие возможности для нашей работы и советской пропаганды. Сотни людей приходили к нам с вопросами, посмотреть условия нашей жизни [Далее, сбоку, отчёркнут весь абзац. – А. Б.], просили нашей литературы. К несчастью, на «Невастрое» никто не говорит по-английски. Капитан и старпом знают немного, но совершенно недостаточно даже для простого разговора. Пом[ощник по] полит[ической части]… не знает ни слова.

По моему мнению, на каждом нашем пароходе должен был бы быть наш работник, знающий иностранный язык. На пароходе должна быть наша иностранная литература, как «Москау Ньюс», доклады т[оварища] Сталина уже во время войны, наши романы, т. е. такая литература, которая не может рассматриваться англичанами как коммунистическая пропаганда. Было бы, конечно, идеально иметь возможность показывать на пароходе советские фильмы, которые почти неизвестны в Индии. […]

25/VI/1942 «Педро» («Стефан»).

В общем, толковый человек в любых обстоятельствах может найти для себя достойное дело, но всё-таки это была излишняя роскошь: использовать опытнейшего разведчика-вербовщика в качестве лектора-международника.

Складывающаяся обстановка предельно ясна, но почему-то многим авторам, писавшим о Дейче, это объяснение не пришлось по душе, и в ряде источников мы встречаем следующую версию: «Перебраться в Латинскую Америку было решено через Иран, Индию, страны Юго-Восточной Азии. Однако разведчик успел добраться только до Бомбея, когда началась война между Японией и США. Намеченный путь в страну назначения оказался закрытым. А. Дейч вынужден был возвратиться в Тегеран»[360].

Вообще-то США официально объявили войну Японии 8 декабря 1941 года, после того как 7-го числа японские самолёты и подводные лодки нанесли внезапный удар по американской военно-морской базе Пёрл-Харбор на Гавайях. Насколько мы помним, в то время, когда началась война между Соединёнными Штатами и Японией, группа «Педро» застряла в китайском Чунцине – и это было ещё только начало того путешествия, которое растянется на целый год.

Глава 21

Море стало его могилой

Но кто бы что бы ни говорил, какие бы версии ни предлагал, а мы знаем истину – так же как знал её Дейч, который 10 июня напрямую обратился к начальнику разведки:

Уважаемый товарищ Фитин!

Обращаюсь к Вам, как к начальнику и товарищу. Вот уже 8 месяцев я со своими товарищами нахожусь в пути, но от цели мы так же далеки, как и в самом начале. Нам не везёт. Однако прошло уже 8 целых месяцев, в течение которых каждый советский гражданин отдал все свои силы на боевом или трудовом фронте. Если не считать 3 месяца, проведённых на пароходе и в Индии, где я всё же что-нибудь да сделал для нашего общего дела, я ничего полезного для войны не сумел осуществить. А сейчас, больше, чем когда-либо, время ценно. Мне стыдно моего «трудового рекорда» во время Отечественной войны. Тот факт, что я лично в этом не виновен, меня не успокаивает.

Сейчас нам предстоит снова неопределённость, бездеятельность выжидания. Это я больше не могу совместить со своей совестью. Условия в странах нашего назначения с момента нашего отъезда из Москвы изменились.