Читая Булгакова - Илья Бровтман

над душой своей, ни телом грешным.

Пока найдётся хоть один плейбой,

Желающий за ночь отдать монеты,

И женщина согласная на это,

Они найдут, как обойти запрет.

Ни у кого таких ресурсов нет,

Чтоб пост поставить близ любой кровати,

Не допуская страстные объятья.

Смешно, но даже страшно представлять,

Такую вот комическую сцену.

Где можно столько полицейских взять?

А вдруг положит глаз на полисмена

Она, и пригласит к себе в кровать.

Комедией не нужно делать драму.

Не с жиру на панель уходят дамы.

Чушь говорить, способен каждый псих,

А если вы заботитесь о них,

Вы лучше им, несчастным помогите —

К себе на содержание возьмите.

Пусть содержанье — тоже как панель,

Святые чувства может уничтожить.

Но там хотя бы чистая постель,

И больше на замужество похоже,

Чем на салон массажный и бордель.

Приятного, конечно, в этом мало,

Но лучше, чем в клоаке с кем попало.

Надеюсь, что пройдёт немного дней,

И расцветёт букет в душе моей.

Я молода, красива и здорова,

И счастлива, возможно, буду снова.

Размышления Серафимы Корзухиной

Отец простую мудрость говорил:

— Всё стерпится, всё слюбится когда-то, —

Но всё стерпеть мне не хватает сил.

Нет худшего на свете каземата,

Чем брак со стариком не по любви.

Твердила мать любимая всё время:

— Замужество для женщин божье бремя.

Повенчанная Господом жена,

Свою судьбу должна испить до дна.

Прожив немало лет, я точно знаю,

Что это плен, хоть клетка золотая.

Готова я была нести свой груз,

Когда бы он любил меня хоть малость.

Стремилась я к нему, но вот конфуз —

Я клятвы нарушать не собиралась,

Пока он не отрёкся, жалкий трус.

А в результате Красная лавина.

Закинула в чужие Палестины.

Вокруг гортанный чуждый разговор,

И я гляжу угрюмо на Босфор.

От дома и от Родины далёко

Заброшена сюда по воле рока.

Я снова в клетке, словно дикий зверь.

Огромной тучей затянуло небо.

Что делать мне, как жить смогу теперь?

На улицу идти за коркой хлеба?

В публичный дом всегда открыта дверь.

Там пахнет сытой жизнью и духами.

Но как туда идти приличной даме.

Звучит в ушах проклятый звон монет,

Пытаясь истребить в расцвете лет.

Не так уж я пред Богом виновата,

Что бы в клоаке утонуть разврата.

Представить страшно этакий кошмар.

Для женщин нет серьёзнее печали.

Что бы мужчины, словно в писсуар,

Свою нужду похабную справляли,

Недуг Венеры, присылая в дар.

Пойдя однажды по тропе пропащей,

Ты навсегда останешься гулящей.

Пусть я умру, порядочность кляня,

Занятие сие не для меня.

Торгуя телом в доме непристойном,

Не будешь никогда любви достойна.

А я ещё мечтаю полюбить.

Я, кажется, для этого созрела.

И если не порвётся жизни нить,

Прильну своей душой и чистым телом,

К тому, с кем захочу до гроба жить.

Мне постоянно грезится такое,

И, кажется, я встретила героя.

Он сможет защитить меня от бед.

Возможно, это был тифозный бред.

То был лишь сон, и все мечты напрасны.

Куда ты делся, витязь мой прекрасный?

Я буду ждать, я верю: — мой герой

Спешит, бежит ко мне и днём и ночью.

Я помню, он склонился надо мной.

Я вижу озабоченные очи,

Когда он лоб потрогал мне рукой.

Голодная, в заплатанной одежде,

Я буду ждать и не терять надежды.

Не сомневаюсь, что увижусь с ним.

Лишь тот, кто любит — может быть любим.

Прекрасно будет жить на белом свете,

Когда любовь, как солнышко осветит.

Размышления приват доцента Голубкова

Страну накрыла общая беда.

Едва жива несчастная Россия.

Скрестились крест и красная звезда.

Сбивает с ног коварная стихия,

И все бегут неведомо куда.

Погашены огни, умолкли лиры,

И слышен только злобный бас мортиры.

Разносится набат над головой,

Вокруг клубится дым пороховой.

Средь этого горящего металла

Прекрасное создание стояло.

Я не встречал таких прелестных лиц,

Искрящихся неповторимым светом.

Журчание ручья и гомон птиц

Звучали. Два огромных самоцвета

Взглянули на меня из-под ресниц.

Вокруг кружили стаи купидонов.

Раскрылись ароматные бутоны,

И тридцать две жемчужины в тот миг,

Как летним солнцем озарили лик.

А также безупречную фигуру,

Раскрылось сердце для стрелы Амура.

Казалось, это был волшебный сон.

Я замер, от волнения краснея.

Знавал немало юных дев и жён,

Но увидав глаза чудесной феи,

Стрелой Эрота был навек сражён.

Блеснуло обручальное колечко,

Я взял ладонь, горячую как печка.

Пахнуло жаром по моим рукам.

Прижав горячий лоб к своим губам,

Почувствовал, как под одеждой тело

От сыпняка жестокого горело.

Обмякшая в моих руках она,

Была близка, доступна и желанна.

Чужая, но прекрасная жена,

Проникшая мне в сердце так нежданно,

С тех пор не покидая в сладких снах.

Я стал сиделкой этой милой дамы,

Такой любимой близкой и желанной.

Она была бела, как полотно.

Я рядом был, желая лишь одно —

Сберечь её холодной зимней стужей,

И передать на попеченье мужа.

Но он её как подлый трус предал,

Свой капитал, и жизнь свою спасая.

Нас разделил войны нелепый шквал.

Её отбил у алчных негодяев

Один кавалерийский генерал.

Я бросился за ней, но было поздно.

В Стамбуле пролежал в бреду тифозном.

Едва набравшись хоть немного сил,

Я поиски свои возобновил.

Изведал голод и другие беды.

Ища её, как пёс бежал по следу.

Прошло немало месяцев и дней.

Пришёл конец разлуке и скитаньям,

И я стою как прежде перед ней.

Она меня встречает в час свиданья

Улыбкой, что на свете нет милей.

Какое счастье, что моя мадонна

Ждала, и не спустилась по наклонной.

Теперь любви не оборвётся нить,

И нас ничто не сможет разлучить.

Прошедших сквозь страдания и муки,

И долгую тяжёлую разлуку.

Уверен я, что это не поймут

Те, кто несутся словно тараканы.

Не будет счастлив скупердяй и плут,

Те, кто от горя и от счастья пьяный,

Или избрал своей работой блуд.

Кто дорожит своей никчемной жизнью,

Утонет в океане эгоизма.

А счастье ощущает только тот,

Кто жизнь свою другому отдаёт.

Вдвоём найдут, преодолев всё горе,

Мыс счастья и любви большое море.