Возраст Весны - Саша Немировский

class="p">получаешь материю,

ничего с собой не забрав, я заворачиваюсь в терпение, гусеницей, куколкой, ожидающей возрождения. В музыке, «раз‐два». Потому что красота  

побеждает боль,

я смотрю в вечность и вижу свет 

в гармонии кружащегося листа, чья роль —

перегной. Ища ответ, за слоем слой,

мне ль его раскрошить? Ведь жизнь, в которой побеждает зло, не стоит жить.

(08.09.22)

Т Р Е Б О В А Н И Я С В Е Т А

СВИДАНИЕ  

Нас будут подозревать во всех тяжких, которых не было  

и уже никогда не будет. Белая  

кожа. Рук размашистые   объятья.

Впереди — зимняя стужа, шумный обогреватель  

в недорогом мотеле,

медленный интернет. Разговор с повинной. Латте 

и чёрствый крендель 

в две половины.

Да ржавый свет  

от луны в окошке.

Про него не думают, когда судачат, пока счастье 

катится понарошку 

за вырез платья.

Разделённые по понятьям 

люди кормятся в небылицах. Зависть кружится, неприятьем  искажая земные лица. Зимний тракт  

сквозь метель 

на стекле рисует  

то ли рожицы, то ли тени. Вот уж год не один подряд 

тот не снятый мотель  

пустует  

по воскресеньям.

(26.11.23)

С А Ш А Н Е М И Р О В С К И Й

ИОНА 

А хватит ли бесстрашия пойти на свет, или я струшу, попрошусь обратно, на эту землю?  Туда, где правда – бред, где брат не понимает брата? Где слово исковеркано твоё, где пятна лжи 

на самом светлом деле? А хватит ль мудрости не возродиться в теле? Не распознав враньё, пребудет ль веры не пойти на миражи?

О ком сей век? Да всё о том же бедном, благословлённом, не принявшем благодать. О том, что нету счастья в звуке медном, коль он – награда за уменье лгать.

Не проще ли мне маленькой частицей  войти в чертог,

где ты хранишь нас всех своей десницей, о, щедрый Бог?

Мне снится  

поле.

Колосящиеся души  

растут на нём.

Ужель покой не может быть заслужен, коль день за днём  

твою я выполняю волю? Иль это всё созданье моих рук? Спасаю слово или просто вою? И что во мне такое,

что вдруг снова толкает  

заходить на жизни круг? Или меня гордыня обрекает? Греховен. Глух.

Прости. Смолчи. Не отнимай прозренье. Оставь мне выбор, как тебя любить.

Т Р Е Б О В А Н И Я С В Е Т А

Но чтоб не взвыть,

уйдя в восход, не лучше ль выбыть в тленье?

Вселенная качается.

Что в свете на́чато, то кончится ещё не скоро. Младенец улыбается, и в сытости испачканных пелёнок нет позора.

(09.11.24)

С А Ш А Н Е М И Р О В С К И Й

ПОДРУГЕ 

Ты любила со мной гулять 

по местам, где мы никогда не будем. Я устал тебя обнимать,  шептать   на ухо, показывать пальцем красо́ты, задыхаться в твоих волосах, а ты — меня ревновать к людям.

Пусто́ты  

в нас теперь можно заполнить крем‐брюле   в ресторане пятизвёздочного отеля, столиками на пляже под шум прибоя 

и, после, ласковой рукою, сбрасывающей бретельку, колье  и всё такое.

Раскладывая на столе  

фотографии, украшения, решительно  и внимательно, неподаренные, и прочие атрибуты нашего «по́рознь», я признаюсь в нелюбви и в потерянном прошлом, сидящим невзрослым 

платьем,

не перешитым,

но по швам распоротым.

Смешно, что 

нам ещё предстоит обсуждать поколенье внуков, флиртовать по привычке, целоваться, купаться nude, не вызывая мурашек кожи, встречаясь взглядом, говорить без звуков, соблюдая приличия,

потому что без — мы уже не сможем.

Т Р Е Б О В А Н И Я С В Е Т А

Биология забирает своё, привнося поправку,

так что всё,

случившееся не с нами вместе, жмёт, как плохая обувь. Горчит, как с друзьями детства  впервые косяк из травки, от пробы   

старости и в ужасе от инцеста.

(11.01.21)

С А Ш А Н Е М И Р О В С К И Й

* * *

Я пытаюсь понять – есть ли ещё кураж: любить, обнимать, смотреть, не обидеть? Увидеть сквозь пряжу 

возраста на лице,

сквозь кажущийся 

бесконечным груз поклаж, обыденных,

ежедневных, тебя в платьице, вышедшим из моды  

и снова в неё вошедшим? По‐прежнему целом? Представить  

того Нового Года  

игрушки ёлочные,

когда мы были мишени 

для флирта.

Цедру 

облаков восхода,

розовеющих над бессонной ночью. Шум лифта,

ведущего в высоту, к точке, которой потом не стыдно.

Я пытаюсь понять, но ненасытное   время гонит мысли,

увеличивая их скорость. Счастье —  вот оно, протяни руку, остановись.

Не поймать.

Лишь только памяти поросль  

не увядает там, где мгновенье было выпукло.

Лишь только остаётся свет, непонятно отчего исходящий, согревающий здесь и сегодня, освещающий завтра.

Т Р Е Б О В А Н И Я С В Е Т А

В нём проступает ветвь, давно, ещё в тот полдень, посаженного куста с дрожащим 

на ветру бутоном,

многократно срезанным и снова взошедшим.

Крутится в просторном 

небе птица,

вытягивает шею –

разглядеть добычу.

Ей бы улететь, а она никак не остано́вится. Ждёт мыши, курлычет, стелется по ́ветру над поверхностью травы. Мы живем, покуда хотим любви.

(02.01.24)

С А Ш А Н Е М И Р О В С К И Й

РОЖДЕСТВО (холст)

Человек празднует день рожденья бога. Боком к наряженной ёлке, с бокалом в руке, весёлый, в чём художник  

не оставляет сомнений. Весь тёплый  

наряд его в крошках  

от угощенья. В уголке   у рта застыла капля вина.

Мы не слышим музыки, но она видна   по тому, как застолье за́мерло, и все смотрят на музыканта с трубой 

и ещё одного, с гитарой. Исполнение камерное.

Мы догадываемся, что именинник, довольный собой,

принимает поздравления благосклонно   по тому, как розовеет линия    горизонта над поручнем балкона, в преддверье красного пожара   

восхода, в окне, выходящем в садик. Сзади,

над головой человека лапы ели  

образуют арку —

пещерка из хвои.

По ней гирлянда.

Свет собою  

еле освещает захмелевших волхвов. Маэстро говорит красками: "Так надо. Извини,

трезвому трудно делать богу подарки, состоящие из любви."

(22.12.24)

Т Р Е Б О В А Н И Я С В Е Т А

ОКТЯБРЬ  

Вот и дожили мы с тобой до пустого дома. Тишина кричит — хоть шаги слушай. Ближе к ночи — то ли скотча, а то ли рома. Иногда  становится чуть получше. И до кучи 

к этому запустенью 

поколенье пап замело вьюгой. У тебя в глазах —

Воскресенье.

У меня перед смертью нет испуга. Рассказать 

бы кому про боль и про безысходность. Подбирать слова — нечего и пытаться. Тело старится.

Впереди негодность.

Через десять или там через двадцать.

Я смотрю в рассвет  

до того, как солнце   

горизонт проломит гриба  шляпкой. День без бед 

пройдёт иль споткнётся? Но кому слова о любви прошамкать?

Вот и дожили  

мы с тобой до пустого дома. Цветки да коренья — прошлое. По простому 

идут ягодки.

Всё, что было рано — теперь скоро. Это осень. В бок колет время. Мы давно уже едем с ярмарки 

по дороге, расстояния на которой   нечем мерить.

(03.10.23)

С А Ш А Н Е М И Р О В С К И Й

ОСЕНЬ 

Теперь только  смотреть — как оно там складывается у детей? Стереть  

со стола после их ухода. Переживать, сплетничать по кухням, по телефону.

Глохнуть.

Просить приехать. Руки  скрещивая на животе, засыпать под плафоном 

горящей люстры.

И хотеть,

надеяться, что у них по‐другому   выйдет. Привыкать к пустоте   в пространстве дома, к хрусту  

мусора под ногами,

к неважности забы́того, к чему уже не поторопи́ться, найдя в кармане  

памятку с именем 

и числом.

О чём?

Пытать: суету, ли́ца,

всё, что нанесло 

за последнее время  

на поверхность стола. Злиться 

в нетерпении,

разбрызгивая слова.

Так ноябрь жизни  

обмакивает скупое солнце 

в промокшую почву дел, падая на старые тапочки. Так призрак 

весенней бабочки 

Т Р Е Б О В А Н И Я С В Е Т А

вдруг качнётся 

падающим листом 

будущего мороза.

Так последняя взошедшая роза 

пахнет твоим теплом.

(22.11.22)

С А Ш А Н Е М И Р О В С К И Й

* * *

Привыкаешь жить с ангелом. Говоришь ему: «подай», «принеси.» Угольками 

тлеет раздражение — свят, хорош! На бездорожье 

в горсти  

своей держишь его ладошку — не отпусти.

Сочится счастье по капельке 

сквозь крылья, распростертые от беды. От которой иначе нет  

спасения, сколько бы  не стараться убежать одиночества 

пустоты.

Ангел, повернувши лицо, разметав волосы,

пронижет взглядом 

так, что потечёт свет.

Голосом  

с хрипотцой  

скажет истину и согреет теплом. Рядом  

с ней стоишь, красиво одёт, но, видимо, незаметен. Дети 

тоже привыкли жить с ангелом — «Мама» то, «мама» сё — первый, второй, третья.

(11.09.24)

Т Р Е Б О В А Н И Я С В Е Т А

ЭПИКУР 

Арманьяк с мандарином – рюмки тонкая радость. Светлых праздников ритмы. За неправость 

раздумий 

о заботах насущных,

за девчоночьи губы 

в позабытом грядущем. Что там, в сумме, осталось? Годы – волны отлива. Арманьяк с мандарином – утонула усталость,

и улыбка  

счастлива.

Ты подаришь мне танец – что нам время и возраст? Золочёная рыбка 

просто  

клюнет на палец.

Ожиданьем хранимы, мы в молчанье запрячем  

горизонты удачи  

над полями желаний. Арманьяк с мандарином – и решенье задачки 

про разлуку не трудно. Твои локоны в свете  

налетевшего утра.

Здесь по речке, по ленте, за долиною горной хороша и уютна, и, даже, немного просторна  наша белая юрта  

на поляне восторга.

(03.02.24)

С А Ш А Н Е М И Р О В С К И Й

О ЛЮБВИ 

Пусты слова. Волна и пляж, где ты из пены  

сотворена.

Где солнце пляшет,

что едва хватает платья  

прикрыть колени.

Где плети ветра, оторвав  от звуков эхо,

меняют смысл твоих речей 

на тень от смеха.

Здесь цвета патины 

вода и привкус соли 

там, где прореха  

у плечей  

в твоей рубашке.

Уж сколько  

лет не понарошку пробежало, а ты всё терпишь мою убогость, а ты всё веришь цветам бумажным.

Мы сложим горсть 

мою в твою, как в точку счастья. Пусть плоскость  

моря повздыхает про отлив от суши быта. Дрожало время, понапрасну распадаясь  в лучах созвездий.

Мы переждём — одной волной с тобой умыты. Я стану грязью,

чтоб опять  

по воле бога,

не зная слов, тебя обнять — ты пахнешь сыном.

О как легко всё оставлять, когда дорога  ведёт на свет,

чтоб зашагать, расправив спину.

Т Р Е Б О В А Н И Я С В Е Т А

К чему слова? Пора молчать, читая мысли.

Ведь кто чья часть —

не разобрать, да и не надо. Седьмая держится печать 

на дверце ада —

два человека, но всего одна из истин.

(28.09.24)

С А Ш А Н Е М И Р О В С К И Й

ШЁПОТОМ

«Но пока мне рот не забили глиной»

(И.Бродский)

и пока глаза не глядят во мрак, а хоть половина  

моих детей, наивно,

слушает мой совет,

я когда‐нибудь научусь любить так, чтобы через меня шёл свет. Когда‐нибудь научусь прощать так, чтобы ничего не оставалось внутри. Научусь спрашивать, чтоб ответ — нельзя было отринуть, когда в нём молчаливый крик.

Я проходил школы, где преподают боль. Я не нашел той, где изучают радость, но я разучил роль 

и жил, ни за что не ратуя.

Я доводил идею до тупика точки. Я пережёг в себе ненависть, но не стал мудрым.

Ночью  

или под утро,

в шумной компании  

искал in vino veritas,

но обретал только выходившее боком. Я составлял слова в строчки 

под предлогом  

вины, в порыве самокопания, и в одиночку,

пил, думая, что вдвоём с Богом.

Я прошёл расстояния, меняющие  

и смысл пути, и его цели.

Т Р Е Б О В А Н И Я С В Е Т А

Мест, которые я повидал   хватит на другую планету. Я держал  

синюю птицу счастья, ловил и смело 

вновь отпускал,

понимая, что его вообще нету.

Я запрягал мечту за надеждой  

и гнал, пока в поводьях  не становилось пусто. Но, пока меня не разрежут, а после не заколотят, Господи, спасибо тебе за твоё искусство!

(15.10.24)

С А Ш А Н