Заставить замолчать. Тайна элитной школы, которую скрывали 30 лет - Лэйси Кроуфорд

смотрела, как оно во всем своем новообретенном блеске появляется из придела. Это сделали мы, Кроуфорды, подумала я, хотя никто об этом не знает. Не почувствовала ни обиды, ни гордости. Было достаточно понимания того, что я была здесь, и это полотнище останется после меня. Алекс был с моей семьей. Они смотрели, как я пою. На родителей я едва могла смотреть, поэтому сосредоточилась на других хористках. Их формирующих звук устах, их покорных благодарных лицах.

Послесловие

Если считать написание этой книги актом самораскрытия, то аналогичным образом поступали и ее первые читатели. Мои однокашники поделились со мной множеством воспоминаний, воссоздавая школу Св. Павла именно такой, какой я ее запомнила, и добавляя некоторые неизвестные мне детали. С разрешения авторов я привожу здесь три небольшие заметки:

Так вышло, что я знала именно того, кто на тебя напал, у меня нет никаких сомнений на этот счет. У меня была сексуальная связь, оставившая многолетний уродливый след в моей душе. С одним из этих двоих, конкретнее, с Риком.

Хочу поделиться рассказом об одном инциденте с участием моего одноклассника [Рика Бэннера]. Мы не дружили, но один год он жил в том же корпусе, что и я. Однажды поздно вечером между нами возник спор, не помню по какому поводу, и ему показалось, что я ему угрожаю. Он набросился на меня в коридоре, схватил за шею, прижал к стене, выхватил нож и угрожал «порезать». Ни я сам, ни наши одноклассники, видевшие это в коридоре, не сообщили об этом случае. Я не сделал этого по ряду причин, но главным образом потому, что считал, что стану изгоем среди сверстников, и не верил, что администрация накажет звезду спорта. Я сожалею об этом решении. Мне нужно было набраться смелости и рассказать обо всем учителям и администрации, чтобы они лучше понимали, с чем мы сталкивались в своих общежитиях. Рик присутствовал на встрече выпускников по случаю 25-й годовщины нашего выпуска, мы с ним говорили. На приеме в доме ректора он показал мне и некоторым другим, что носит пистолет.

В 1990 году я близко знал ваших насильников. Они были мне друзьями, с одним из них мы жили в одной комнате (1 год), мы играли в одной команде, соседствовали в общаге, сидели вместе в столовой и т. д. и т. п. Такое чувство, что я вас подвел. Мне стыдно, что я не смог повлиять, распознать или как-то еще предотвратить то, что произошло. Простите меня.

На данный момент, когда со дня выхода книги в свет прошло полгода, своими историями о насилии и домогательствах в кампусе школы Св. Павла поделились со мной 52 выпускника, и я узнала о нескольких десятках других подобных случаев. Годы выпуска написавших мне варьировались в диапазоне от 1968-го до 2020-го. Большинство пострадавших составляли женщины. В большинстве случаев насилие было сексуализированным. Я получила огромное количество писем от выпускников, бывших преподавателей, школьных психологов и родителей учеников, которые захотели выразить мне признательность за откровенный рассказ о среде, которую и они сами воспринимали как женоненавистническую, расистскую, узкоклассовую и безжалостную. С началом поступления этих писем я завела в своей записной книжке список имен авторов, чтобы обязательно ответить каждому. Если в письме содержался рассказ о насилии, я ставила напротив имени галочку. У меня был другой значок для писем с рассказами о насилии, которому подверглись в школе дети их авторов, и еще один для рассказов о насилии над знакомыми. Таким образом страницы моей записной книжки заполнились именами и чем-то похожим на нотные знаки. Это и поэма об общности, и плач по несостоявшемуся попечению. Суровое повествование о хищничестве привилегированных.

Нельзя не быть благодарной за единство этих голосов, но я далека от мысли о том, чтобы черпать утешение в общем горе. Руководство школы Св. Павла подвело слишком многих из нас. Я возвращаюсь к подъему, который испытала, когда наконец-то определила, почему не считаю себя «смелой» в связи с выходом этой истории в свет, хотя очень многие доброжелательные люди именно такой меня и называют. В том, что касается репутации, в том, что касается наших представлений о цене, которой дается правдивый рассказ о сексуальном опыте женщины, я не рисковала потерять ничего, что бы не было украдено у меня в далеком прошлом. Скорее наоборот – я инвентаризировала утраченное и объяснила, почему хочу вернуть это.

Как написала мне одна женщина: «Оглядываясь назад, я понимаю, что мы, наверное, вовсе не были потаскушками. Наверное, там происходило нечто иное».

Я очень надеюсь, что мои подруги по несчастью тоже поймут, что облегчат свою боль, если будут чувствовать ее как беспримесное горе, не отягощенное стыдом или чувством вины. Печаль мы вынесем.

Из совокупности известных мне историй вырисовывается следующий образ этой школы. Изначально учителя охотились на мальчиков. Затем, с переходом к совместному обучению, учителя охотились и на мальчиков, и на девочек. Эта жестокая традиция год за годом передавалась небольшой группе мальчиков, которые соблазняли своих сверстниц или насиловали их. Мой опыт аномален только в силу существующей документации. Бумаги, которые полицейские из Конкорда нашли в моем ученическом деле, теперь у меня. Их передала мне Кэти Джайлз, нынешний ректор школы Св. Павла. В них содержатся красноречивые детали того, как планировалось заставить меня молчать, в частности, рекомендации юристов, которые получала школа.

Вот письмо, отрывки из которого зачитывала мне детектив Джули Кертин. Юрист из фирмы Orr&Reno, которая консультировала администрацию школы, советует ректору Келли Кларку, как следует поступать с моими родителями. Письмо пронизано сочувствием к преподобному Кларку, которому приходится иметь дело с «продолжительными телефонными звонками» и «требованиями» моего отца. Мне больно за моего папу, когда я читаю, как этот юрист изобразил его старания восстановить здоровье и доброе имя дочери. То, что мое имя то и дело коверкается, наглядно свидетельствует об отношении юриста к девочке-подростку.

Интересно, что в этом письме мое возвращение в школу Св. Павла увязывается с отзывом обвинений в сокрытии преступления, имевшего место в октябре предыдущего года. Администрация школы может утверждать, что ее официально не уведомили об изнасиловании, когда оно произошло, и это невзирая на то, что они знали о моем диагнозе и скрыли его от меня, а некоторые преподаватели знали и то, что произошло между мной, Риком и Тэзом. Но они безусловно знали об этом с мая, когда им позвонила мама.

С точки зрения моих родителей, сокрытие означало, что школа отказалась считать мой рассказ свидетельством уголовного