Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

В этой комнате стояли кровать с грубыми простынями, два стула, маленький стол и комод.

– А сколько вы возьмете за то, чтобы кормить сию молодую особу?

Он запросил двенадцать су в день и еще два су на служанку, которая будет приносить еду и убирать комнату.

– Мне это подходит, – отвечала девица и тут же уплатила вперед.

Я простился с ней, обещав прийти с визитом.

Уже выходя, я спросил у старика и комнату для себя. Он показал мне одну, отменно чистую, за луидор в месяц, и я тоже уплатил вперед. Совершив сие доброе дело, я отобедал в одиночестве, после чего направился в кофейню, где застал любезного мальтийского кавалера, который сидел за картами. Увидев меня, он оставил игру и положил себе в карман целую пригоршню золота. Затем, поклонившись с той изысканной учтивостью, которая свойственна всем французам, он спросил, остался ли я доволен вчерашней красавицей. Я рассказал все, что произошло. Он посмеялся и предложил пойти к его танцовщице. Мы застали ее под гребнем парикмахера, и она сразу взяла со мной игривый тон, словно со старым знакомцем. Она не возбудила во мне особого интереса, но из любезности к обязательному кавалеру я сделал вид, что нашел ее отменно красивой.

Как только парикмахер ушел, она без стеснения оделась, лишь извинившись передо мной, когда кавалер помогал ей с рубашкой.

Поскольку я считал себя обязанным сделать ей комплимент, то в ответ на извинение сказал, что она не причинила мне никакой неприятности, а лишь несколько затруднила.

– Так я вам и поверила!

– Тем не менее это истинная правда.

Она подошла ко мне, дабы удостовериться, и, видя мой обман, пожаловалась обиженным тоном:

– Вы невыносимый повеса!

Во всей Франции нет другого города, где распущенность публичных женщин заходила бы столь далеко, как в Марселе. Они не только похваляются тем, что ни в чем не отказывают, но сами стремятся первыми предложить всяческое беспутство. Сия девица показала мне карманные часы с боем, которые сделала она призом лотереи. У нее оставалось еще десять билетов по двенадцать франков, и я взял их. Мои пять луидоров привели ее в восторг, она поцеловала меня и заявила кавалеру, что, как только я пожелаю, она изменит ему.

– Буду весьма польщен, – отвечал на это кавалер.

Пожелав им приятной ночи, я оставил их и отправился в меблированные комнаты. Меня встретила служанка и хотела проводить до моей комнаты, но я спросил, могу ли подняться на чердак. Она взяла свечу и пригласила следовать за ней. Когда Розалия (так звали юную особу) услышала мой голос, она сразу отперла дверь, и я, отпустив служанку и усевшись на постели, спросил:

– Так ты довольна, моя милая?

– Я совершенно счастлива.

– Надеюсь, ты позволишь разделить с тобой это ложе?

– Здесь вы хозяин, но должна сознаться, что вы не найдете меня такой, как я говорила, потому что один раз я все-таки принадлежала мужчине.

– Так, значит, ты обманула меня?

– Простите, я не могла и подумать, что понравлюсь вам.

– Ладно, для меня это не так уж важно.

С покорностью ягненка позволила она мне созерцать все свои прелести, кои мои уста и руки оспаривали друг у друга, и одна мысль, что я безраздельно обладаю всеми сими сокровищами, воспламеняла все мое существо. Однако же меня огорчала ее тихая послушливость, и я спросил:

– Почему, милая Розалия, ты не разделяешь мои чувства?

– Я не смею, вы можете подумать, что я притворяюсь.

Искусственность, притворство и расчетливое кокетство могли бы ответить подобным же образом, но они были бы лишены той застенчивой искренности, с которой говорила эта удивительная особа. Горя нетерпением обладать ею, я освободился от одежд и был крайне удивлен, найдя в ней наисовершеннейшую девственность.

XXVIII

Еще о г-не де Вольтере

1760 год

Я получил письмо из Женевы от моего несравненного синдика, коим извещал он меня, что представил по моему поручению г-ну де Вольтеру мой перевод «Шотландки»[174] вместе с наипочтительнейшим посланием, в котором я испрашивал прощения за взятую на себя вольность переложить по-итальянски его прекрасную французскую прозу. Он же передавал мне безо всяких околичностей, что нашел мой перевод прескверным.

Сие известие, а также неучтивость, оказанная в том, что он не ответил на мое письмо, коему не мог поставить в вину изъяны, найденные в переводе, настолько возмутили мое самолюбие, что я сделался смертельным врагом этого великого человека. И по названной причине во всех своих печатных сочинениях хулил его, надеясь изыскиванием ошибок утолить чувство мести, – настолько сия страсть ослепляла меня.

Теперь я понимаю, что эти жалкие уколы, даже если мои писания и достигали самого Вольтера, причинили вред лишь одному мне. Потомство поставит меня в число зоилов сего великого гения, который помог гражданственности сделать гигантские шаги и которому друзья свободы и разума должны воздвигать алтари.

Единственное, в чем можно упрекнуть великого человека, – это лишь его поношение религии. Если бы он был мудрым философом, то никогда не писал бы о сем предмете, поскольку, даже если принять за истину все его мнения, нельзя упускать из вида, что религия необходима для благонравия народов и что счастие нации зависит от нее в полной мере.

XXIX

Приключения во Флоренции

1761 год

Во Флоренции я остановился в гостинице доктора Ваннини и нанял апартамент с окнами на набережную Арно, а также карету и лакея. Последнего, равно как и кучера, сразу же облачил в красно-голубую ливрею соответственно цветам синьора Брагадино, коими я решил воспользоваться не с целью обмана, а единственно ради пущего блеска. На следующий день, не желая быть узнанным и одевшись потому в редингот, отправился я осматривать Флоренцию, а вечером поехал в театр, дабы видеть знаменитого арлекина Роффи, но нашел, что репутация намного превышала его талант. Зато немалое удовольствие доставил мне Петричи: преклонные лета не позволяли ему петь, но он отменно выступал в комедии, что случается редко – певцы, как мужчины, так и женщины, полагаются лишь на свой голос и пренебрегают искусством сцены. По этой причине малейшая простуда сразу же низводит их ниже посредственности.

На следующий день я сделал визит банкиру Сассо-Сасси, на которого у меня