Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

При этих словах я встал и подошел расцеловать мужа, на лице которого отражалось полное замешательство. Он встретил меня с распростертыми объятиями, но все-таки несколько смущенный. И действительно, что он мог подумать о человеке, который был отцом, братом и другом его жены, а возможно, даже любовником. Тереза увидела его смущение и, подойдя, нежно поцеловала.

Синьор Палези, успокоенный ее лаской, попросил меня сделать им честь и отведать шоколад, приготовлением которого он займется собственноручно. Я ответствовал, что шоколад – мой любимый завтрак, после чего он удалился. Для нас же это была минута истинного счастья.

Едва мы остались наедине, как Тереза бросилась в мои объятия с изъявлениями любви, кои невозможно передать никакими словами.

Переполнявшие нас восторги продолжались почти беспрестанно в течение предоставленного нам получаса. Ее утреннее неглиже и мой редингот самым благоприятным образом способствовали сим обстоятельствам.

Утолив до некоторой степени жар любовного порыва, мы немного успокоились и заняли прежние места. После недолгого молчания она обратилась ко мне с такими словами:

– Ты должен знать: я все еще влюблена в моего мужа и решительно не хочу изменять ему. То, что произошло сейчас, – это лишь воспоминание о моей первой любви. Я только доказала, насколько ты дорог мне, но теперь не будем более возвращаться к этому, и в будущем нам следует избегать свиданий наедине, при которых я не могла бы сдержать себя. Муж ничего не знает о моих делах, кроме того, что я составила себе состояние в Неаполе, куда меня привезли еще в десятилетнем возрасте. Эта невинная ложь никому не вредит, и я была вынуждена прибегнуть к ней, дабы не повредить себе. Я говорю, что мне двадцать четыре года.

– Мои глаза верят этому, хоть я и знаю, что тебе тридцать два.

– Ты хочешь сказать «тридцать один», ведь в день нашего знакомства мне было всего четырнадцать.

– Я думал, не меньше пятнадцати.

– Может быть, и так. Но, мой дорогой Казанова, я хочу доставить тебе одну из самых интересных минут в твоей жизни. Пока я ничего не скажу, дабы порадоваться потом твоему удивлению. А теперь поговорим о серьезных предметах. Каковы твои средства? Если тебе нужны деньги, я в состоянии вернуть тебе все, что ты подарил мне, и притом с любыми процентами. Мой муж ничем не распоряжается, все состояние принадлежит только мне. В Неаполе у меня пятьдесят тысяч дукатов ренты и столько же в бриллиантах. Говори, сколько тебе нужно, сейчас принесут шоколад.

В этом была вся Тереза. Глубоко взволнованный, я хотел броситься к ней, но тут действительно появился шоколад. Во время завтрака Палези развлекал нас, рассказывая о своем удивлении, когда, вынужденный встать с постели в такую раннюю пору, он увидел человека, который накануне спрашивал имя его жены. Мы с Терезой до слез смеялись его рассказу, где остроумие соединялось с простодушием. Этот римлянин вызвал во мне меньшую неприязнь, чем можно было предположить.

– Любезный друг, – обратилась ко мне Тереза, – в десять часов у меня будет здесь генеральная репетиция новой оперы. Если хочешь, оставайся. И ты сделаешь мне великое удовольствие, считая мой дом своим собственным.

– Что касается сегодняшнего дня, то я уеду только после ужина, дабы оставить тебя наедине со счастливым мужем.

При сих словах Палези подошел и с чувством обнял меня, словно благодаря за то, что я не препятствую его законным супружеским правам. Этот молодой человек был не старше двадцати двух лет, имел светлые волосы, прекрасное телосложение и, можно сказать, даже излишнюю для мужчины красоту. Вполне простительно, что Тереза полюбила его, – мне было слишком хорошо известно очарование пригожего лица. Но она напрасно сделала его своим мужем, поскольку в любом случае муж имеет некоторые права хозяина, которые могут иногда оказаться стеснительными.

Вошла красивая служанка и доложила, что моя карета подана.

– Позвольте моему слуге войти на минуту, – обратился я к Терезе, а когда сей бездельник появился, спросил его: – Кто велел вам ехать сюда в карете?

– Никто, сударь, но я знаю свои обязанности.

– Почему вы решили, что я здесь?

– Я догадался.

– Позовите моего камердинера.

Я приказал Дюку заплатить сему умнику за три дня, отобрать у него ливрею и попросить доктора Ваннини прислать другого слугу, который не обладает даром угадывать, а лишь пунктуально исполняет все приказания.

В девять часов залу наполнили актеры и актрисы, и с ними целая толпа театралов. Тереза с достоинством принимала всех приехавших, и я мог убедиться, что она пользуется отменнейшим уважением. Репетиция продолжалась три часа и сильно меня утомила. Дабы умерить скуку, я принялся беседовать с Палези, и сей последний оказался весьма приятен в обращении, поскольку совершенно не озаботился спросить меня, где, когда и каким образом я узнал его жену. Он вполне понимал, каково должно быть поведение, приличествующее его положению.

К обеду осталась одна молодая пармезанка по имени Редегонда, занятая в мужской роли и отличавшаяся изрядным голосом. Кроме нее, Тереза пригласила юную пармезанку Кортичелли, и еще не созревшие прелести сей очаровательной фигурантки поразили мое воображение. Однако же в ту минуту я еще был полон Терезой и не обратил на нее особого внимания. Неожиданно вошел какой-то тучный аббат, который двигался подобно истинному Тартюфу[176] – с неторопливостью и искал глазами одну лишь Терезу. Заметив ее, он сразу подошел, преклонил на португальский манер колено и с нежной почтительностью поцеловал ее руку. Тереза усадила его справа от себя. Место слева занимал я. Голос этого человека показался мне знакомым, и действительно, вскоре я узнал в нем аббата Гаму, с которым расстался в Риме семнадцать лет назад. Однако же я ничем не выдал себя, что было не особенно затруднительно, так как он сильно постарел. Любезник тем временем не отводил глаз от Терезы и, увлеченный своими вкрадчивыми речами, не удостоил никого из присутствовавших даже взглядом. Я полагал, что он или не узнаёт меня, или делает вид, и поэтому продолжал болтать о всяческих пустяках с Кортичелли. Неожиданно Тереза обратилась ко мне и сказала, что г-н аббат интересуется, не узнаю ли я его. Пристально посмотрев, я изобразил человека, который собирается с мыслями, потом поднялся и спросил, уж не имею ли я счастье видеть г-на аббата Гаму.

– Его самого, – ответствовал он, также поднимаясь и обнимая меня.

Эта сцена вполне соответствовала нраву