Он увидел солнце. Егор Летов и его время - Александр Витальевич Горбачев

ему говорить за себя, стереть границы, стереть себя, уничтожиться во имя того, кто говорит». Мария Степанова пишет о Высоцком, но все это абсолютно верно и для Летова, а в некоторых областях он, пожалуй, идет еще дальше предшественника: все-таки Высоцкий всегда создает дистанцию между собой и персонажем – как минимум на уровне вокальных манер. У Летова никакой дистанции нет: отсюда казусы недопонимания «Все идет по плану» или «Общества „Память“»; отсюда ощущение, что песни Неумоева или Танича, когда их поет Летов, начинают принадлежать ему безраздельно.

Впрочем, я совсем не знаток Высоцкого, и эта тема, как говорится, ждет своего исследователя. Здесь я хотел бы добавить только одну деталь. В начале 2000-х Летов говорил: «Мне кажется, что в принципе всю свою сознательную жизнь я делал только то, что показывал людям, что нужно жить самостоятельно. Делать, как у Высоцкого поется: „Эй вы, задние, делай, как я! Это значит – не надо за мной!“»

Это цитата из песни «Чужая колея», написанной в 1972-м – тогда же, когда «Кони привередливые» и, собственно, «Белое безмолвие», а еще тогда же, когда восьмилетний Егор Летов начал получать зарубежные пластинки от старшего брата. Приведены почти последние строчки песни. В ней Высоцкий использует метафору дороги для разговора о выборе собственной судьбы: лирический герой движется в распутицу по колее, проложенной другими, ругаясь и плюясь, хотя «условья, в общем, в колее нормальные». Когда у него заедает стартер, он умудряется «по досточке» выбраться за край колеи, размытый ручьями, и отправляется своим собственным, отдельным путем. Кажется, эта история многое говорит о том, как Егор Летов воспринимал свою биографию.

* * *

Через полгода после того, как вышел «Звездопад», Летов снова начал писать. Его первой песней после почти шестилетнего перерыва стала «Без меня».

Непосредственным триггером для возвращения к сочинительству был очередной запретный помощник: как его описывает Наталья Чумакова – тот, «с которым у нас одна из наклеек на гитарах». Существовал и первоисточник: Летов рассказывал, что песня сама заиграла у него в голове, когда он, гуляя по лесу, вспомнил, как Кузьма Рябинов однажды гадал по древнекитайской «Книге перемен» (требуется шесть раз кинуть монетку; в зависимости от того, какой стороной она упала, рисуется цельная или прерывистая линия; в итоге получается один из 64 вариантов) и ему выпала гексаграмма номер 33. Называется она «Бегство», и в ее каноническом тексте есть такие слова: «Хорошее бегство: благородному человеку – счастье. Ничтожному человеку – нет». В «Без меня» Летов меняет точку зрения: текст песни смотрит на хорошее бегство со стороны мира, который благородный человек покидает.

(Гексаграммами из «И-Цзин» в летовских черновиках проиллюстрированы еще две песни, сочиненные в тот период: «Собаки» и «На той стороне». Вообще, отношения Летова с восточной культурой – это еще один огромный сюжет. Он крайне высоко ценил японскую литературу, кино и рок-музыку. Максим Семеляк вспоминал, что подружился с Летовым именно на почве общего увлечения японскими психоделическими группами. «Простор открыт, ничего святого» – почти прямая цитата из одной из дзен-буддистских притч. В одном интервью Летов свободно оперировал понятиями тамас, раджас и саттва из индуистской философии, ну и так далее.)

Мир вокруг тем временем менялся. С приходом новой эпохи – долгожданный экономический рост, вызванный высокими ценами на нефть; «стабилизация», как минимум отчасти связанная с зачисткой политического поля; пока еще почти незаметное сползание в авторитаризм под видом укрепления «вертикали власти» – культурный статус «Гражданской обороны» постепенно переставал быть таким уж маргинальным. О группе теперь писали глянцевые журналы вроде Playboy и интеллектуальные академические издания вроде «Нового литературного обозрения», причем, по словам Ильи Кукулина, который тогда работал в «НЛО» и опубликовал там статью о сибирском панке, никаких вопросов к выбору темы у его коллег не возникло. Отдельным летовским оплотом стал журнал «Афиша», где работали Максим Семеляк и Юрий Сапрыкин (а с середины 2000-х – и я, автор этой книги) – началось все с маленькой фотографии, анонсирующей концерт в кинотеатре «Улан-Батор», продолжилось интервью и большими рецензиями. Компания «Мистерия звука» выпустила двухтомный трибьют «Обороне», он позиционировался как андеграундный ответ посвященным Цою «Кинопробам», вышедшим при активной поддержке «Нашего радио», и, соответственно, заявлял Летова как равную лидеру «Кино» фигуру. Песни перепевали как ровесники группы (вроде «Воплей Видоплясова» и Чижа), так и герои нового поколения («Король и Шут», «Ленинград», «Ляпис Трубецкой»). Эти сборники не назовешь большой творческой удачей, но на репутацию «Обороны» они, конечно, работали.

Летова, который в ту пору привлек в группу старшего брата и иногда выступал с ним дуэтом, начали приглашать не только в залы, подлежащие разгрому, но и в новые фешенебельные клубы вроде московских «Проекта ОГИ» или «16 тонн». Правда, концерт в последнем толком так и не состоялся – Летов был настолько пьян, что не смог допеть до конца ни одной песни. Пошли более-менее регулярные зарубежные гастроли. В Израиле, на концерте в Хайфе, зал исполнил «Общество „Память“» хором. В немецком Нюрнберге «Оборона» выступала с группой «Ленинград», причем в клубе было очень душно, и Сергей Шнуров с музыкантами разделись догола: «Я поднимаюсь по лестнице к сцене – смотрю, белый туман, и в нем голая жопа!» – вспоминал Летов и добавлял, что играть после «Ленинграда» было очень тяжело – пришлось составить максимально мрачную программу, чтобы публика переключилась из веселого регистра в противоложный. В апреле 2002-го «Гражданская оборона» даже дала единственный в своей истории концерт на корпоративной вечеринке, которые тогда тоже были еще в новинку. Заказчиком выступила компания «Евросеть», будоражившая столицы рекламным слоганом «Цены просто охуеть»: создатель фирмы Евгений Чичваркин начинал свой путь в бизнесе с торговли пластинками, а Летова всегда называл своим кумиром.

Через год «Оборона» впервые сыграла на главной московской рок-площадке – в «Горбушке». «Тогдашний директор сначала категорически не хотел пускать „Оборону“, хотя я не понимаю, чего он боялся – там и кресел-то нет, – вспоминает Чумакова. – Но тут решил рискнуть и в итоге был очень рад – столько народу набилось, что ему и не снилось. После этого путь в нормальные залы нам был абсолютно открыт. И я как сейчас помню: вышла на сцену настраиваться, беру какие-то первые ноты, и у меня прямо шок – я такого звука никогда не слышала!»

Что случилось? С одной стороны, попросту прошло время. Большинство столичных концертов «Обороне» в начале 2000-х по-прежнему организовывал Сергей Удальцов, изредка группа даже играла на политических мероприятиях – последнее такое выступление, озаглавленное «Рок против диктатуры», состоялось аккурат через неделю после «Горбушки» (директора которой, по словам Чумаковой, тоже уломал Удальцов), на Первомай 2003 года, прямо на Лубянской площади, напротив здания ФСБ – в финале участники мероприятия запустили в небо на воздушных шариках