Падение Робеспьера: 24 часа в Париже времен Великой французской революции - Колин Джонс

оставалась аккуратной, опрятной и не была забрызгана кровью. Огюстен Робеспьер выбрался на внешний карниз одного из верхних этажей, выходящий в сторону площади; наблюдатели гадали, пытается он сбежать или совершить самоубийство. Ботинки он снял и держал их в одной руке. Через несколько тревожных мгновений он потерял равновесие и головой вниз полетел в толпу; при падении он тяжело ранил национального гвардейца Клода Шабрю и сам серьезно пострадал: переломы, порезы и ушибы. Люди Бурдона тотчас приступили к арестам всех обнаруженных в опечатанном здании. Их связывали парами, чтобы доставить затем в помещение КОБ. Жак-Луи Менетра из Бон-Консей находился снаружи здания и с содроганием увидел, как мэра Флёрио, с которым он выпивал всего неделю назад, связывают с муниципальным советником от его собственной секции и его личным другом Антуаном Жентелем. Жентелю Менетра недавно проиграл выборы[962] в Коммуну – с перевесом всего в несколько голосов. Что это, как не милость Божья…

Тем временем на острове Сите происходило взятие мэрии – другого оплота Коммуны. Как и на площади Коммуны, в окрестностях мэрии дезертировало много батальонов: совсем недавно с позиций ушел батальон секции Марата, а его командир Жио никак не демонстрировал своих намерений отдавать приказы. К этому моменту большинство остававшихся гвардейцев были настроены скорее в пользу Конвента, чем Коммуны. Они не оказали никакого сопротивления, когда в 2 часа ночи на усиление гвардейцев из секции Революции прибыл адъюнкт Барраса Мерлен де Тионвиль с 60 конными жандармами. Силы Мерлена де Тионвиля окружили и захватили здание мэрии и полицейское управление[963], арестовав десять (из 20) присутствовавших там полицейских – их бросили в камеры, из которых только что были выведены те, кого они сами недавно туда загоняли. Среди освобожденных оказались полицейские чиновники Мишель и Бенуа, а также раненый начальник легиона Мати. Кроме того, в камере находились четверо человек, назначенных КОС на смену текущей полицейской администрации, но они приехали слишком рано и угодили под арест.

Вскоре после двух часов ночи в руки правительства перешел и Якобинский клуб[964]. Это был последний центр сопротивления сторонников Коммуны, хотя слово «сопротивление» здесь вряд ли уместно, учитывая, в каком оцепенении они пребывали всю ночь. С наступлением ночи связь клуба с Коммуной делалась все слабее и слабее. Всю ночь между двумя учреждениями курсировали делегации, но ни к каким конкретным действиям это не привело. Депутат Луи Лежандр взял на себя смелость силой закрыть клуб – и покинул зал Конвента с небольшой группой решительно настроенных патриотов. Они явились в клуб в разгар заседания, началась суматоха, благодаря которой и смог ускользнуть Вивье, председательствовавший всю ночь. Лежандр выгнал присутствующих из зала и запер все двери; в Конвент он триумфально вернулся со связкой ключей. Конвент отреагировал на его поступок овациями и объявил Вивье вне закона. Победить напуганных якобинцев оказалось проще простого.

Странным образом в эту ночь, когда над Францией нависла угроза гражданской войны, пролилось необычайно мало крови. По всему городу адъюнктов Барраса встречали восторженные толпы, а сопротивление свелось к отдельным случаям; каждый раз оно легко подавлялись, чему немало способствовало братание секций – постоянное передвижение секционных делегаций, выступавших за дело Конвента. На протяжении всей ночи бои между сторонами редко перерастали во что-то большее, чем простые потасовки. Не особенно кровавым оказалось и физическое нападение на начальника третьего легиона Мати[965]. Днем Анрио и его экспедиционный отряд были взяты в плен без особого физического ущерба, если не считать ссадин от веревок. Лобовая атака Коффиналя на Конвент, во время которой Пионнье готов был стрелять картечью, была отменена, как только Анрио решил отступить. Коммуна пригрозила расстрелять своих пленников на рассвете, но рассвет этот так и не наступил. С другой стороны, Леонар Бурдон только что взял Ратушу без единого выстрела. То же произошло и в мэрии, и в Якобинском клубе. Насилие удалось сдержать, по крайней мере на данный момент, однако Конвент готовился устроить показательную казнь Робеспьера, его коллег и членов Коммуны – массовое кровопускание. В следующие несколько дней прольется много крови, но одна смерть будет выделяться особенно – это смерть Максимилиана Робеспьера. После нападения Бурдона его, раненого и пребывающего в состоянии шока, уложили в Ратуше. Затем его доставили в помещение КОС, где положили на стол. Присутствовавшие жестоко издевались над ним – «Не правда ли, отличный король!», «Сир, ваше величество страдает?»[966], – а затем на носилках его транспортировали в здание КОБ. Конвенту предложили внести его в зал заседаний, но Тюрио от имени всех депутатов заявил, что такой акт скорее омрачит, чем украсит этот день:

– Труп тирана несет с собой только чуму. Надлежащее ему место – площадь Революции![967]

На площади Революции был казнен тиран Людовик XVI, и она была бы подходящим местом для смерти тирана Робеспьера.

Вскоре к испытывающему мучения Робеспьеру в правительственных кабинетах присоединились Пайян, Сен-Жюст и Дюма. Депутат Тибодо мельком взглянул на Сен-Жюста, который сохранял надменный вид, ухитряясь выглядеть как карманник[968], пойманный на месте преступления. Ирония ситуации – он стал жертвой той самой суровой практики революционного правосудия, которую помогал создать, – не ускользнула от него. Заметив копию конституционного акта, приколотую к стене в зале ожидания, он сказал одному из своих стражников: «Это была моя работа… И Революционного правительства…» Когда прибыл член КОБ Эли Лакост, ему пришлось спуститься с небес на землю. Лакост приказал отправить всех арестованных в Консьержери, чтобы они предстали перед Революционным трибуналом.

Лакоста волновало то, что раненый Робеспьер нуждался скорее в медицинском осмотре, чем в юридической экспертизе. Он и в самом деле пребывал в ужасном состоянии: его рубашка пропиталась кровью, штаны наполовину расстегнуты, а шелковые чулки висели на лодыжках. В момент, когда он протягивал руку за пером и бумагой – в чем ему было отказано, – из его чудовищно изуродованного рта вырывались лишь хрипы. Чтобы состояние Робеспьера[969] не помешало провести полноценную публичную казнь, Лакост вызвал хирургов, дабы те осмотрели и почистили раздробленную челюсть. Хирурги обмотали голову Робеспьера бинтом – чтобы по крайней мере ничего не вываливалось.

Конвент завершил свою грандиозную сессию 9 термидора в 6 часов утра, но всего через несколько часов, в 9 утра 10 термидора, или 28 июля 1794 года, открылась уже новая сессия. У барьера ожидали общественного обвинителя Фукье-Тенвиля. Ставка, которую Фукье сделал накануне вечером, оправдалась. Сидеть тихо, оставаться лояльным, не выходить за рамки законности и бросить своего старого друга Флёрио-Леско в трудную для того минуту – все это позволило ему выжить. Он понял, что о десятидневном отпуске теперь не может быть и речи: работы сегодня будет невпроворот. Однако перед ним встает проблема, о которой может задуматься только истый приверженец буквы закона: он не сможет совершить предписанную процедуру опознания преступников, поскольку для этого необходимо присутствие двух муниципальных служащих, а в нынешней ситуации, когда вся Коммуна целиком оказалась вне закона, найти таковых не представляется возможным. Конвент милостиво (хотя и с недоумением) разрешил ему действовать без соблюдения формальностей, указав, что казнь должна состояться до конца дня.

– Почва Республики [заявил Тюрио, не вставая с кресла] должна быть очищена от чудовища, которое готовилось уже сделать себя королем[970].

Самоубийство избавило Леба от сегодняшних унижений. (Уже на следующий день его похоронили на кладбище Сен-Поль в Марэ. Его любимец пес три дня скулил на могиле[971].) К остальным депутатам – двум Робеспьерам, Кутону и Сен-Жюсту – во Дворце правосудия присоединили других схваченных, в частности Пайяна и Дюма, а также вышвырнутого из окна и обнаруженного в навозе Анрио. Последний пребывал в плачевном состоянии: то ли при падении, то ли по пути в особняк де Брионн его глаз выпал и висел, вывалившись из глазницы. Его сопровождал адъютант Лавалет, который около полуночи был вместе с Дюма освобожден из тюрьмы Сент-Пелажи и прибыл в Ратушу. Председатель Якобинского клуба Вивье скрылся от Лежандра в момент, когда клуб закрывали, но его