Падение Робеспьера: 24 часа в Париже времен Великой французской революции - Колин Джонс

В соответствии с нынешней практикой Революционного трибунала в партию, предназначенную для гильотинирования 10 термидора, вошли совершенно не знакомые друг с другом люди. Группа Робеспьера была знакома с Вивье через Якобинский клуб, но не с дюжиной или около того активистов из секций, которых усадили в те же телеги. В «заговор» Робеспьера было вовлечено множество людей, не знакомых друг с другом[972]. Когда люди Бурдона ворвались в Ратушу, член совета секции Красного колпака Адриан-Николя Гобо попытался покончить жизнь самоубийством с помощью перочинного ножа; для лечения его доставили в Отель-Дьё. Подлатанного на скорую руку, его вместе с Кутоном отправили в Консьержери. Огюстена Робеспьера, также тяжело раненного, привезли позже. Кроме Гобо в Ратуше арестовали еще одного члена Генерального совета – Кристофа Кошефера. Примечательно, что в кармане у него лежало небольшое издание Закона 14 фримера о Революционном правительстве, положения которого он ревностно нарушал всю ночь. Остальных – в том числе нескольких злополучных адъюнктов[973] Исполнительного комитета – арестовали и выдали правительству лояльные секционные власти.

Процедура опознания[974], предусмотренная Законом 23 вантоза, началась поздно утром. Чтобы обеспечить опознание, для каждого из 22 лиц вне закона, которыми занимались в течение дня, привлекалось несколько частных лиц – по два на каждого. Большинство из них были сотрудниками Трибунала или просто людьми, жившими по соседству с судами. Председательствовал заместитель председателя Трибунала Селье, а подчиненными судьями были Мэр и Дельеж (накануне он сидел рядом с осужденным Дюма). Фукье присутствовал, но вышел из зала, когда настала очередь Флёрио – в прошлом его закадычного друга[975].

Вечером 22 опознанных прошли через salle de toilette и были помещены в три приготовленные для них повозки. Около 18 часов их повезли на площадь Революции[976], к государственному палачу Сансону и его команде. Сансон казнил для Людовика XVI, а затем казнил и его самого. Он казнил для Робеспьера. Теперь он казнит и его самого.

На пути к месту казни, вдоль старинного маршрута, пролегающего вдоль улицы Сент-Оноре, собралась огромная восторженная толпа. Позднее рассказывали, что повозки остановились у дома Дюпле и вокруг кареты Робеспьера принялись радостно танцевать женщины. Раздался возглас: «Чертов максимум!»[977] – скорее всего, он был обращен не к Робеспьеру, а к Пайяну и Флёрио. В любом случае 9 термидора было куда важнее, чем вопрос о зарплатных максимумах. Повозка Робеспьера медленно продвигалась сквозь толпу, выкрикивающую оскорбления, угрозы, язвительные замечания и грубые ругательства. На площадь она прибыла чуть раньше семи часов вечера. Сансон сразу же приступил к работе, начав с инвалида Кутона и раненого Огюстена Робеспьера. Падение всех голов встречали одобрительными возгласами. Флёрио отложили до самого конца: в конце концов, этот journée пришелся на его рабочее время в должности мэра. Перед ним шел Максимилиан Робеспьер. Когда его потащили к лезвию, один из членов команды Сансона сорвал с его головы повязку, и Робеспьер издал пронзительный звериный крик.

Сопротивление Робеспьеру исходило из необходимости предотвратить чистку Конвента[978] или еще более тяжелые меры. День закончился тем, что на эшафоте эффектным образом оказался сам потенциальный чистильщик. Более того, за 22 казнями 28 июля последовали еще 71–29-го и 12–30-го. С учетом нескольких поздних казней в общей сложности в соответствии с декретами об объявлении вне закона было вынесено около 108 смертных приговоров. Среди них были 87 из 91 члена городского совета, подписавшего протокол явки. Большинство тех, кто сумел сбежать при нападении Бурдона, например обойный фабрикант Гренар, были схвачены; далеко им уйти не удалось. Дебуассо в компании Коффиналя слонялся, не зная, куда ему податься, по юго-востоку Парижа, а затем вернулся на остров Сен-Луи к жене и был арестован в одном из баров. Коффиналь, которого сразу же узнали бы у городских ворот из-за его роста, двинулся на запад и в одиночестве и голоде пару дней провел среди фекалий на Лебедином острове к западу от Марсова поля, а затем был схвачен. Спастись удалось немногим[979]: среди тех, кто сумел это сделать, были секретарь Бурбон-Флери, государственный бюрократ Лербур и старший брат Пайяна Жозеф. Перед тем как выбраться из города, ему даже удалось забрать немного столового серебра из жилища брата.

Изрядное число членов Коммуны сумели избежать казни другими способами. Три члена совета сдались на милость Конвента[980] во время его сессии 9–10 термидора, другие же обратились за заступничеством к властям своих секций. В глазах последних приверженность делу Конвента[981] и особенно служение ему в эту ночь выглядели смягчающим обстоятельством. Пьер Лестаж лишь на короткое время оказался в Ратуше и вернулся в секцию Горы, чтобы бороться за Конвент: возглавив после полуночи делегацию в Конвент, он даже получил братскую похвалу от председателя собрания. Пьер-Николя Вернь из Лепелетье по болезни не присутствовал на Генеральном совете в течение более двух недель, но поднялся с одра, чтобы председательствовать на Генеральной ассамблее секции, где призвал поддержать Конвент и противостоял эмиссару Коммуны Арно. Члены совета, которые в эту ночь дежурили в Тампле, вряд ли могли нести ответственность за то, что творилось в Ратуше. Не могли нести ответственность и полицейские чиновники Бенуа и Мишель, которые всю ночь провели в полицейских камерах мэрии. С другой стороны, секция Ломбардцев приняла апелляцию Пьер-Анри Бландена, заявившего, что из-за тяжелого заболевания мочевого пузыря он не мог спокойно сидеть и внимательно следить за происходящим в Коммуне на протяжении вечера. 68-летний Пьер-Жан Ренар некоторое время пробыл на собрании Коммуны, но затем покинул его и большую часть ночи пробродил в полном унынии по улицам, пока наконец не сдался властям своей секции; те приняли его под свою защиту. Пожалуй, самыми яркими примерами проявления милосердия стали Ком Пионнье, которого Леонар Бурдон назначил начальником артиллерии на площади Коммуны – притом что всего за несколько часов до того он направлял свои орудия на КОБ и Конвент; и Клод Шаландон[982] из секции Вооруженного человека. Последний привел пушки своей секции на площадь Коммуны во второй половине дня, но к концу ночи вместе с другими членами своего Революционного комитета принялся арестовывать сторонников Коммуны.

Рисунок 11. Венсно, командир батальона Национальной гвардии секции Арсенала, исполняющему обязанности коменданта, площадь Каррузель, 9–10 термидора (AFII 47 pl. 367, pi. 3)

Рисунок 12. Губер, командир батальона Национальной гвардии секции Рынка, исполняющему обязанности коменданта, площадь Каррузель, 12:30, 9–10 термидора (AFII 47 pl. 367, pi. 53)

Рисунок 13. Конту, командир батальона Национальной гвардии секции Гренельского фонтана, исполняющему обязанности коменданта, площадь Каррузель, 9–10 термидора (AFII 47 pl. 365, pi. 2)

В сентябре перед Революционным трибуналом предстала – и была оправдана – партия из примерно 40 человек[983] (представляющих около дюжины секций) из тех, кто расписался в списке присутствующих на заседании Коммуны. Тем самым Трибунал признал, что многие из тех, кто поддерживал Коммуну, виновны лишь в том, что были введены в заблуждение. Например, Тюго и Дебюро из секции Арси отметились в списке присутствующих в заседании Коммуны, но затем вернулись в свои секции и, рискуя жизнями, вышли на площадь Коммуны в ранние часы 10 термидора, чтобы зачитать прокламацию Конвента.

В целом парижане не оказали никакого сопротивления и не продемонстрировали недовольства массовыми казнями своих избранников, состоявшимися сразу после journée 9 термидора. Даже последний крик Робеспьера не помешал огромной толпе, собравшейся 28 июля посмотреть на его гильотинирование, уйти домой счастливыми. Во всем городе царило легкое и благостное настроение. На протяжении всего дня и вечера 10 термидора Революционный комитет секции Музея отмечал

совершеннейшее спокойствие, установившееся в секции… В тот момент, когда