Падение Робеспьера: 24 часа в Париже времен Великой французской революции - Колин Джонс

численности собрания в 749 человек – очень четко указывает на то, насколько неоднозначно многие депутаты относились к Робеспьеру. Подлинную ненависть нередко сдерживал страх: ужасная судьба, постигшая жирондистов и дантонистов, побуждала многих прятать голову в песок. Кроме того, некоторые депутаты «болота», да даже и правые, считали, что смещение Робеспьера ознаменует собой сдвиг влево, который может еще больше ухудшить их положение. Робеспьер поощрял представления такого рода, демонстративно защищая «семьдесят трех» – посаженных в тюрьму умеренных депутатов-жирондистов.

По большей части депутаты просто терпели, кто как мог, статус-кво, каким бы неприятным он им ни казался. И только когда 8 термидора в речи Робеспьера прозвучал намек на желание без лишних проволочек и долгих раздумий усилить Террор, они забеспокоились за свои жизни. Как раз на этом опасении Тальен прекрасно сыграл в своих полуночных призывах с 8 на 9 термидора: он утверждал, что Робеспьер сорвался с цепи и ни один депутат, левый или правый, не находится в безопасности. Число депутатов, которых Тальен привлек на свою сторону, было, вероятно, весьма незначительно: большинство представителей были поражены происходившим в Конвенте 9 термидора не меньше буквально оглушенного Тибодо.

В той игре в обвинения, которую Тальен и особенно Лекуантр начали после 9 термидора, бывшие коллеги Робеспьера по КОС и КОБ пытались снять с себя ответственность за «Террор», кивая на колоссальный авторитет Робеспьера, а также претендуя на признание их полноценного участия в заговоре против него. Но и здесь не обошлось без грубых преувеличений. За несколько месяцев до Термидора за зеленым столом КОС царили недовольство Робеспьером и даже ненависть к нему, а Карно и Вадье, в частности, плели против него тайные интриги и замышляли провокации. Это неудивительно, ведь он стал абсолютно невыносим в качестве коллеги. Однако, притом что, вполне возможно, некоторые члены комитетов, подобно группе Лекуантра, обсуждали друг с другом, с глазу на глаз, вопрос смещения Робеспьера, они практически ничего конкретного для этого так и не сделали. Они не только не организовали заговор, но и, более того, активно отговаривали других[1010], тех, кто не входил в комитет (в частности, группу Лекуантра), предпринимать что-либо против Робеспьера: слишком преждевременно. Отчасти их сдержанность объяснялась опасениями, что Робеспьер попросту слишком влиятелен и сместить его при такой популярности невозможно, по крайней мере на данный момент. Некоторые, возможно, лелеяли при этом смутную надежду, которую выразил Робер Ленде: если дать Робеспьеру достаточно веревки[1011], то он сможет повеситься и сам.

Кроме того, трудно удержаться от ощущения, что коллеги Робеспьера сохраняли преданность единому Революционному правительству и не одобряли идею раскола, который мог бы повредить военным действиям. Когда во время переговоров 4–5 термидора (22–23 июля) Бийо пытался склонить Робеспьера на свою сторону, говоря: «Мы проделали вместе такой далекий путь…»[1012], он не просто льстил. Так оно и было на самом деле. В том, что касается интересов страны, долгосрочные цели всех, кто сидел за зеленым столом КОС, различались не так уж сильно. На протяжении всего периода революции основные члены комитета по всем главным вопросам занимали одну сторону. Все признавали необходимость продолжения террора, и многие считали приоритетным наладить работу социальных институтов, а не возвращение к Конституции 1793 года. Это относится как к Колло, Бийо и Бареру, так и к Робеспьеру и Сен-Жюсту. Многие проблемы, из-за которых появлялась линия раскола, сводились скорее к личным вопросам, чем к идеологическим разногласиям. Имелись расхождения относительно того, как именно должны работать некоторые институции: соратников Робеспьера особенно беспокоила роль, которую он, складывалось впечатление, отводил самому себе в культе Верховного существа. Однако серьезные противоречия между ними возникли лишь в последнее время. Тот факт, что они были готовы работать с ним почти до полудня 9 термидора, говорит о том, что он вовсе не соответствовал тому образу диктатора-монстра, который они создали задним числом. Да и сами они не были беззаветными драконоборцами, какими впоследствии себя воображали.

В атмосфере термидорианского периода, когда переговоры с Робеспьером выглядели примерно так же, как попытки договориться с дьяволом, члены КОС преуменьшали эту прежнюю общность и затушевывали свою готовность сотрудничать с ним. Но если приблизить камеру вплотную, вся эта ситуация выглядит иначе. Переговоры с Робеспьером и Сен-Жюстом представляются искренними попытками найти точки соприкосновения и преодолеть разногласия. Однако, даже когда крайне зыбкое перемирие уже явно трещало по швам, коллеги Робеспьера все еще лелеяли надежду, что его можно перетянуть на свою сторону. Несмотря на его откровенно вызывающее поведение после 5 термидора (23 июля), изначально они планировали 9 термидора не нападать на него, а вместо этого отстранить Анрио от командования Национальной гвардией – посчитав, что таким образом они лишат Робеспьера возможности причинить им вред. Примечательно, что в прокламации, составленной Барером в ту ночь, Робеспьер вообще не упоминался. Кроме того, они договорились воздержаться от дальнейших действий до следующего утра, когда к дискуссии перед заседанием Конвента должен был подключиться Сен-Жюст. И лишь после того, как последний не явился на назначенную встречу, – вот тут они отказались от попыток наладить контакт с Робеспьером и Сен-Жюстом.

Если заговор с целью свержения Робеспьера и существовал, то начало ему было положено в полночь или около того – когда Тальен устроил свой ночной обход правых и центристских депутатов. Следует подчеркнуть, что Тальен не наносил подобного рода визиты в правительственные комитеты. Даже в этот поздний час не существовало единого заговора с целью свержения Робеспьера. То, как отреагировал зал Конвента в полдень, показывает, что Тальен застал врасплох не только Робеспьера – он застал врасплох и правительство.

Успех КОС в этот день был во многом обусловлен тем, что Бийо, Колло и Барер воспользовались преимуществами, созданными для них Тальеном: они развернули свои силы и сымпровизировали так удачно, что объединили вокруг себя весь Конвент. Этот их маневр был направлен не только против Робеспьера, но и – чего никто не ожидал – против двух его союзников, Сен-Жюста и Кутона, а также его брата и Леба. 9 термидора КОС показал мастер-класс политического экспромта.

Импровизационный аспект со стороны Конвента и КОС в падении Робеспьера проявился и позже – в том, как правительство управилось с опасным военным давлением со стороны Коммуны в 9 часов вечера того же дня. Перед Конвентом маячила реальная перспектива потерять все достижения дня, войска Коммуны во главе с Анрио и Коффиналем толпились у его дверей, а артиллерист Ком Пионнье наводил на собрание заряженные пушки. Именно в этот момент Конвент сделал судьбоносный шаг, назначив командующим вооруженными силами города одного из своих членов – Барраса. Этот декрет, сыгравший решающую роль в исходе дня, объединил законодательную, исполнительную и военную власть: был создан своего рода законодатель на коне[1013]. С 1789 года Национальная гвардия Парижа подчинялась командиру, назначаемому Коммуной. С 1790 года, согласно законодательству, вся ответственность за правопорядок[1014] была возложена на муниципалитеты. Таким образом, декрет Конвента стал не только жизненно важным шагом в обеспечении успешного исхода дня. Помимо всего прочего, он стал сигналом к разрыву с прошлым, причем совершенно незапланированным; предпосылкой его появления стали лихорадочность момента и отсутствие у Конвента пространства для маневра.

Более того, из этого акта вызванной внешними обстоятельствами непредвиденной импровизации родилась политическая традиция. На протяжении термидорианского периода парижские journées будут подавляться таким же образом: Конвент будет назначать одного из своих членов генералиссимусом. В случае с выступлениями прериаля этот пост достанется Дельмасу, одному из адъюнктов Барраса 9 термидора. Та же линия защиты была предложена в октябре, когда собрание столкнулось с последним актом парижского сопротивления новой конституции в ходе Вандемьерского мятежа (5 октября 1795 года). Депутаты прибегли к помощи Барраса, успеху которого в немалой степени поспособствовал его молодой протеже Наполеон Бонапарт – как раз таки будущий законодатель на коне, идеальный исполнитель этой роли, если уж она в принципе существует.

Робеспьер-заговорщик?

Согласно нашему предположению, представление о том, будто перед 9 термидора заговорщики сплели некие сложные интриги против Робеспьера, в значительной степени является мифом,