Падение Робеспьера: 24 часа в Париже времен Великой французской революции - Колин Джонс

выше его по званию. Пионнье уговаривает его остаться. Но после некоторого раздумья Жиг склоняется к мнению большинства и отдает приказ об отходе. Пионнье по-прежнему недоволен и заявляет, что о решении нужно сообщить мэру. «Хорошо, сделайте это сами!»[927] – говорит Жиг на прощанье. Пионнье наконец принимает решение большинства и нехотя присоединяется к уходящему отряду.

После того как финистерцы ушли, за ними бросился штабной офицер; догнал он их в Порт-о-Бле, к востоку от площади Коммуны. Бойцы заметили, что его трясет. Неудивительно: на площади не осталось ни одного регулярного отряда НГ, только разрозненные кучки наиболее упертых сторонников Коммуны, а также случайные зеваки и прохожие. Капитан роты Легран объясняет офицеру: «Этот отряд целиком состоит из рабочих людей; им нужно поесть». Они отправляются домой. Другой посланец Исполнительного комитета пытается остановить их, обещая, что генерал Анрио даст им деньги на еду и питье. Но эти рабочие люди выше такого рода меркантильных соображений, возражает Легран:

– Эти люди не признают ни Коммуну, ни генерала, который находится вне закона. И они не наемные солдаты[928].

Мэрия, остров Сите

Начиная с 8 утра, с того самого момента, как Жио вышел за дверь, весь его день был историей человека, оказавшегося не в то время не в том месте[929]. Назначенный по прихоти национального агента Пайяна командовать вооруженными силами Коммуны после ареста Анрио, он на протяжении всего дня демонстрировал неприлично высокий уровень некомпетентности.

Начиная с 21 часа Жио номинально руководил силами полицейского управления в здании мэрии, отвечая за защиту Робеспьера. Обстоятельства заставляют его чувствовать себя все более подавленным. Он оказывается свидетелем произошедшей у мэрии перестрелки между гвардейцами, в которой участвовал член Муниципального совета Бернар. Позже он видел, как в камеру швырнули истекающего кровью командира третьего легиона Мати. Он подвергся разносу Анрио – совершенно необоснованному. Теперь ему приходится бороться с нарастающим недовольством подчиненных, в частности бойцов его собственной секции Марата под командованием второго по старшинству командира батальона Венсана Тифена. Как и их сослуживцы на площади Коммуны, они все более недовольны своим положением. Выясняется, что их командиры либо отсутствуют, либо находятся в тюрьме, либо некомпетентны, либо являются предателями; теперь они сообща обдумывают, как им быть дальше. Когда после полуночи Тифен пришел сообщить Жио, что он подчиняется желанию своих людей и отступает, того хватило лишь на угрюмый ответ:

– Можете делать все, что пожелаете. Мне не хватает времени на это. Я не понимаю, что все это значит.

Командир, который не понимает, что все это значит, остается на посту, а национальные гвардейцы из секции Марата возвращаются в свою секцию, чтобы присоединиться к противникам Коммуны под командованием своего командира Тифена, который уже планирует донос на своего сослуживца в КОБ.

Тюрьма Тампль

В городских тюрьмах у заключенных возникает отчетливое ощущение, что за один день они состарились на 80 лет[930]. Во время смены полицейского караула в тюрьме Тампль в 9:30 вечера они уже слышали вдалеке непрекращающийся звон набата Ратуши. Один из троих полицейских-сменщиков не явился: это Понс Таншон, который на самом деле был занят в мэрии, помогая Робеспьеру. Тесье из секции Инвалидов не повезло, и ему пришлось провести на дежурстве еще одну ночь. Что творится в городе, он совершенно не понимал, а направленная мэру просьба предоставить информацию осталась без ответа. С учетом того, что в тюрьме находится более двухсот гвардейцев, на Тампль вряд ли нападут, чтобы учинить здесь расправу над заключенными. Подопечные тюремщиков, двое последних выживших членов королевской семьи в Париже, представляют собой особую ценность. Они пребывают в блаженном неведении, не подозревая о том, что как Коммуна, так и Конвент распространяют слухи, будто бы другая сторона планирует захватить молодого «Капета»[931] («Людовика XVII»).

В полночь сотрудники тюрьмы легли спать, но около 3 часов утра их разбудил громкий стук во внешние ворота. Это были около 300 человек из батальона НГ секции Тампль, которые потребовали впустить их, чтобы усилить защиту. В качестве разрешения они предъявили приказ Барраса. Но полицейские его не приняли: они признавали приказы только непосредственно от Конвента. Только в 6 часов утра, когда на место происшествия прибыл разъяренный Баррас, они открыли ворота подкреплению. К тому времени опасность уже давно миновала, и заключенные могли вздохнуть с облегчением – как здесь, так и в других тюрьмах города.

Ратуша

В зале Совета один из его членов, Пьер-Луи Пари (сегодня утром он проводил церемонии бракосочетания, а днем готовил первую прокламацию Коммуны), в перерыве между заседаниями пишет письмо в Революционный комитет[932] секции Пантеона – где, собственно, и проживает:

Братья мои, я рад был видеть делегацию от секции Пантеона. Я хотел бы сказать ей, что здесь всегда должен быть кто-то, кто будет держать секцию в курсе событий. Большинство секций склонилось к поддержке мер, которые мы сегодня приняли. Робеспьер-младший и Леба здесь, Кутон свободен, как и Робеспьер-старший и Анрио. Различные поручения и удаленность секции от Ратуши не позволили мне приехать к вам самолично.

Доброго дня и спокойной ночи.

10 термидора, половина первого ночи

Должно быть, вскоре после этого гр. Пари оживляется, когда слышит аплодисменты – и присоединяется к ним – в адрес Кутона, которого один из дежурных жандармов вносит в зал Совета. Как и другие арестованные депутаты, Кутон не желал покидать тюрьму: все арестованные сегодня понимают, что любая попытка сопротивляться или уклониться от законного тюремного заключения, согласно положениям Закона 23 вантоза, позволит приравнять их к врагам народа. Кутон утверждал, что попал в тюрьму по декрету Конвента, и для того, чтобы он мог выйти наружу, требуется новый декрет. Но в конце концов он уступает уговорам своих друзей:

– Кутон, все патриоты в проскрипционных списках, весь народ восстал. Было бы предательством по отношению к ним не прийти в Ратушу, где мы находимся[933].

Обращаясь с этой просьбой к своему коллеге, Робеспьер и Сен-Жюст разыграли карту народа и выиграли. Кутон же оказался в проигрыше, как, впрочем, в итоге и они сами. Несмотря на всю энергию, которую растрачивает Анрио, из города в Исполнительный комитет поступают сигналы, что они терпят поражение на всех фронтах[934]. Народ, да, безусловно, поднимается – вот только не за Коммуну и не за Робеспьера. Призыв Анрио бить набат во всех секциях почти полностью проигнорирован; колокола молчат. Призыв к силам, расположившимся вокруг Конвента, прибыть в распоряжение Коммуны перехвачен еще до поступления; приказы адъютантам легиона игнорируются; весь поток прокламаций Коммуны, похоже, канул в Лету; ее зал Совета пустеет, а настроение в нем становится все более безрадостным. Анрио выходит на площадь и говорит с артиллеристами и гвардейцами, количество которых быстро сокращается: он пытается поднять их боевой дух. Это не мешает войскам расходиться по своим секциям.

Возможно, Исполнительный комитет это отрицает, но всем остальным ясно, что верх одержал Конвент. Именно прокламацию Барера, а не Коммуны, читают по всему городу – даже активисты из Арси на пороге Ратуши. Парижане переходят на сторону Конвента, и только что комитет узнал, что Конвент двинул против него войска. Все новости, которые доходят до Коммуны, вызывают тревогу и чувство безнадежности. Неудивительно, что Артюр так рад был видеть сторонников из Берси сегодня вечером. Учитывая, что парижане так упорно сопротивляются призывам Коммуны, возможно, дополнительные силы удастся привлечь из отдаленных деревень. Однако, откровенно говоря, сегодня речь идет о Париже, и все будет решаться в Париже и парижанами.

За прибытием Кутона в Коммуну в этот переломный момент наблюдает шпион КОС Пьер-Оноре-Габриэль Дюлак[935]. У Дюлака выдался напряженный день. В последние недели его главным занятием было составлять списки тюремных заговоров, чтобы отослать на гильотину как можно больше заключенных парижских тюрем. Сегодня он следил и докладывал своим начальникам о событиях в городе. Около полуночи он и его сослуживец,