Первый Выбор - Канира

О том, что смертные — временные создания, не достойные внимания существа моего уровня.

— Старый Михаил был идиотом, — сказал я просто.

Люцифер чуть не подавился от удивления.

— Что?

— Старый Михаил следовал правилам слепо. Не видел нюансов. Не понимал, что жёсткий порядок может быть таким же разрушительным, как хаос. — Я повернулся к брату. — Ты всегда знал это. Поэтому ушёл. Поэтому создаёшь своё Творение.

Люцифер молчал. На его лице было выражение, которое я не мог распознать. Шок? Облегчение?

— Не знаю, что сказать, — пробормотал он.

— Не нужно ничего говорить, — ответил я. — Просто живи. Делай свои выборы. Любимую женщину. Строй свой мир. Я не буду мешать.

— А Отец?

Вопрос повис в воздухе.

— Отец позволяет, — сказал, посмотрев в небо. — Это всё что нужно понимать. Иначе бы уже вмешался. Он видит всё. Знает всё. И если он молчит, значит, это часть плана.

— Или теста, — добавил Люцифер горько.

— Возможно, — согласился я. — Но разве вся жизнь не тест? Серия выборов, каждый определяет, кем мы становимся?

Люцифер встал. Отряхнул песок с брюк.

— Философ Михаил. Никогда не думал, что увижу этот день.

Встал тоже.

— Люди меняются. Даже Архангелы.

Брат посмотрел на океан. На солнце, которое полностью поднялось над горизонтом.

— Она особенная, — сказал он тихо. — Хлоя. Не знаю, как объяснить. Рядом с ней я чувствую себя… другим. Лучше. Словно части меня, которые были заморожены миллиарды лет, начинают оттаивать.

— Это любовь, — сказал я просто.

— Глупое чувство.

— Самое человеческое из всех.

Люцифер усмехнулся.

— Ты начинаешь звучать как Отец. Все эти разговоры о человеческих чувствах. О ценности смертной жизни.

— Может быть, Отец был прав, — сказал я. — О некоторых вещах.

Брат повернулся ко мне резко.

— Ты действительно изменился.

— Да.

Мы стояли лицом к лицу. Два Архангела, два Брата, которые миллиарды лет были на противоположных сторонах. Один — защитник порядка. Другой — бунтарь против системы.

Но сейчас граница между нами размывалась.

— Что ты будешь делать теперь? — спросил Люцифер.

— Не знаю, — признал я. — Впервые за эоны не знаю своего следующего шага. Раньше всё было ясно. План. Цель. Направление. Сейчас…

— Свобода пугает, — закончил Люцифер. — Поверь, знаю. Когда ушёл из Ада, первые годы были ужасными. Не знал, что делать с собой. Куда идти. Какова моя цель без вечного наказания душ.

— И как справился?

— Начал искать удовольствия, — пожал плечами Люцифер. — Вино, женщины, песни. Всё, что смертные делают, чтобы забыть о смертности. Работало какое-то время. Потом встретил Хлою, и всё изменилось снова.

Он посмотрел на меня.

— Найди что-то, брат. Что-то, что имеет значение для тебя. Не для Отца. Не для Творения. Для тебя. Что делает твою жизнь… жизнью.

Слова были простыми, но глубокими.

— Попробую, — сказал я.

Люцифер хлопнул меня по плечу. Жест, который был удивительно человеческим.

— Если нужна помощь, знаешь, где меня найти. Lux. Обычно за стойкой бара или в постели с детективом.

— Слишком много информации.

— Никогда не бывает слишком много, — усмехнулся он.

Брат начал уходить, потом остановился.

— Михаил?

— Да?

— Спасибо. За понимание. За то, что не осуждаешь.

— Не за что.

Люцифер кивнул и ушёл, оставив следы на песке, которые волны скоро смоют.

Я остался один с восходящим солнцем и мыслями, которые не давали покоя.

* * *

Провёл остаток дня, бродя по городу. Без цели. Просто наблюдая. Видел жизнь во всей её хаотичной красоте.

Мать кормила ребёнка в парке. Старики играли в шахматы под деревом. Подростки катались на скейтбордах, смеялись, падали, вставали снова.

Офисный работник покупал кофе, опаздывая на встречу. Художник рисовал портреты туристов за двадцать долларов. Священник входил в церковь, готовясь к вечерней службе.

Каждая жизнь — история. Каждая история — уникальна.

Вспомнил слова Матери в секторе героев. О том, что каждая душа имеет значение. Даже если я не видел этого с моей перспективы вечности.

Она была права.

С точки зрения Архангела, прожившего триллионы лет, человеческая жизнь была мимолётной. Вспышка света в бесконечной тьме. Но для этого человека? Это была вселенная. Всё, что у них было. Всё, чем они были.

Кто я такой, чтобы судить ценность этого?

Зашёл в маленькую церковь. Не ту, где был священник. Другую, тише, старше. Деревянные скамьи, запах ладана, витражи, окрашивающие солнечный свет в радугу цветов.

Церковь была пуста. Сел на заднюю скамью.

Посмотрел на распятие впереди. Символ жертвы. Бог, ставший человеком, чтобы понять человеческое страдание.

Отец никогда не объяснял полностью, зачем послал часть себя в мир смертных. Сказал только, что это необходимо. Что люди нуждались в примере. В надежде.

Но было ли это действительно причиной? Или Отец сам хотел понять? Почувствовать боль. Радость. Любовь. Всё, что делало смертных… смертными.

Может быть, вся эволюция, о которой говорили с Матерью, была об этом. О высших существах, учащихся у низших. О вечных, понимающих ценность мимолётного.

— Простите, — голос прервал размышления.

Повернул голову. Пожилая женщина стояла в проходе. Морщинистое лицо, добрые глаза.

— Да?

— Церковь закрывается на реставрацию через полчаса, — сказала она мягко. — Но можете остаться до тех пор, если хотите.

— Спасибо.

Она кивнула и ушла через боковую дверь.

Я снова посмотрел на распятие. Потом на витражи. Истории из Писания, изображённые в стекле и свете.

Творение. Изгнание из Рая. Всемирный потоп. Башня Вавилона. Моисей с заповедями. Рождество. Распятие. Воскресение.

Каждая история — урок. О выборе. О последствиях. О искуплении.

Но также о любви. Даже когда наказание было жестоким, даже когда Отец насылал бедствия, в основе лежала любовь. Желание, чтобы смертные выросли. Стали лучше.

Жёсткая любовь? Возможно. Но любовь тем не менее.

Встал со скамьи. Подошёл к распятию. Коснулся деревянного основания.

— Прости, — прошептал я. — За то, что не понимал. За то, что был слишком жёстким. За то, что видел только порядок, а не причину порядка.

Не ожидал ответа. Отец не говорил напрямую, не так часто. Но почувствовал что-то. Тепло. Лёгкое, почти неощутимое. Одобрение? Утешение?

Неважно. Просто знал, что был услышан.

Вышел из церкви в сумерки. Город начал зажигать огни. Ночь наступала снова.

Цикл.