Вооружение Одиссея. Философское путешествие в мир эволюционной антропологии - Юрий Павлович Вяземский

Немногие исследователи, насколько мне известно, ставили перед собой такие вопросы. И совсем уж немногие на них отвечали. Из них лишь у двух я готов принять исследовательский меч.

Лев Гумилев претендует на создание новой науки – этнологии, «естественной науки о происхождении и сменах этнических целостностей, комбинациях элементов в разнообразном пространстве и необратимом времени»25.

Базовой таксономической единицей, систематической категорией для своего исследования он выбрал этнос.

Он обещает дать этносу «строгое определение»26, но дает не одно, а множество этих «строгих определений», которые нам самим придется проанализировать, если мы хотим получить полное представление об этносе как категории.

1. Этнос, как я уже сказал, базов, коль скоро он дает название науке этнологии, коль скоро движение истории рассматривается как этногенез и антропосфера получает «правильное название» – этно-сфера27.

2. Этнос биологичен, он представляет собой биологическую единицу, таксономически стоящую ниже вида28; он «феномен биосферы, и все попытки истолковать его через социальные законы развития общества приводили к абсурду»29. «Расы и этносы – понятия не только не совпадающие, но исключающие друг друга»30.

3. Этнос – явление поведенческое. Каждый этнос имеет свой неповторимый стереотип поведения31, «особый поведенческий язык»32; «речь идет не о соматических различиях, а поведенческих… внешнее сходство черепных показателей, цвета глаз и волос… для этногенетических процессов значения не имело»33; «представители одного и того же этноса в определенных критических условиях реагируют сходно, а члены иных этносов по-иному»34.

4. Этнос ритмичен, то есть «это пассионарное поле одного ритма, ибо у другого этноса свой ритм»35. Когда индивид становится членом этноса, «его биологическое поле начинает колебаться в унисон с полями окружающих. Это своего рода резонанс»36.

5. Этнос носит преимущественно ощущенческий характер. «…Этнос не является ни спекулятивной категорией, ни философским обобщением тех или иных черт. Он ощущается нами непосредственно, как свет, тепло, электрический разряд…»37. В основе этого ощущения лежит «подсознательная взаимная симпатия особей», «неосознанная тяга людей определенного склада друг к другу»38. Она порождает необъяснимое для индивидуального сознания ощущение «своего» и «чужого», которое улавливает специфический этнический ритм39. «Нет ни одного реального признака для определения этноса, применимого ко всем… Вынести за скобку мы можем только одно – признание каждой особи: «мы такие-то, а все прочие – другие»40.

6. Ощущение «своего» и «чужого» передается путем «сигнальной наследственности», через традицию, культуру41. «Новорожденный имеет унаследованный от предков генотип и фенотип, но этнического ритма у него нет… Поэтому ясно, что для этнической принадлежности основное значение имеет воспитание на самых ранних этапах биографии особи, а не расовая принадлежность»42.

7. Этнос структурообразующ. То есть он создает свою «собственную внутреннюю, практически неповторимую структуру»43, а также «облекается в формы социальных институтов» и определяется «через те или иные индикаторы: язык, традиции, религии, материальную культуру и т. п.»44.

8. Однако, как подчеркивает Гумилев, явление этноса нельзя сводить к языковой общности. «Необходимость общности языка – домысел. Есть сколько угодно двуязычных и трехъязычных этносов»45. «…Хотя в известных случаях язык может служить индикатором этнической общности, не он ее причина»46.

9. Наконец, этнос – явление динамическое, он видоизменяется в зависимости от прохождения фаз этногенеза47; «непосредственно наблюдаемые этносы – лишь фазы этногенетических процессов…»48.

«Внутриэтническое дробление есть условие, поддерживающее целостность этноса и придающее ему устойчивость; оно характерно для любых эпох и стадий развития»49.

На что подразделяется категориальный этнос? На роды и фратрии либо на племена50. Но чаще всего Гумилев использует три таксономические единицы: субэтнос, конвиксия и консорция. Субэтносы он называет подсистемами, конвиксии – блоками, консорции – звеньями.

Субэтнос – «элемент структуры этноса, взаимодействующий с остальными»51, это «группа людей, связанных положительной комплиментарностью внутри себя и отрицательной относительно соседей»52.

Конвиксия – меньшая, чем субэтнос, таксономическая единица. Она представляет собой «группу людей, объединенных однохарактерным бытом и семейными связями»53. Люди внутри конвиксии «сохраняют инерцию тяги друг к другу, выражающуюся в общих привычках, мироощущении, вкусах и т. п.»54. Конвиксии входят либо в ядро этноса, либо в один из субэтносов55.

Консорция таксономически еще меньше, чем конвиксия. Консорцией Гумилев называет «группу людей, объединенных одной исторической судьбой»56. «Консорции, под которыми разумеются нестойкие объединения разного рода: кружки, артели, секты, банды и т. п., – возникают и исчезают быстро, иногда существуя несколько месяцев»57. «…При возникновении «консорции» отличаются друг от друга лишь нюансами психологии, но со временем различия углубляются и кристаллизуются, переходя в обычаи и обряды, т. е. явления, изучаемые этнографами»58.

Консорции – не предел деления. «Этнос, – замечает Гумилев, – как атом, делим до бесконечности, ибо даже один человек не является лимитом деления. Ведь в разные возрасты человек ведет себя по-разному, следовательно, поведение его вариабельно»59.

Различные этносы могут интегрироваться друг с другом в некие этнические «галактики», которые Гумилев называет суперэтносами. Эта интеграция возможна, если образующие их этносы: (а) возникли в одном регионе60; (б) противопоставляют себя другим суперэтносам61; (в) если внутри этих «галактик» общение, даже для отдельных особей, гораздо легче, нежели с обитателями соседней «галактики» или иной суперэтнической целостности»62; (г) если интегрирующиеся этносы сходны по структуре, стереотипу поведения и генезису63. Контакт между суперэтносами «болезненнее», чем между этносами64. «…На уровне суперэтносов наблюдается… появление не существовавших ранее форм, структур, стереотипов поведения, восходящих не к исторической судьбе моделируемой для этносов, а как новое явление, самим фактом своего существования меняющее привычную историческую картину»65. Суперэтносы «мозаичны», нестойки перед посторонними воздействиями и недолговечны66. В отличие от этносов, которые непосредственно «ощущаются», «суперэтносы умопостигаются»67.

Система, безусловно, впечатляющая. Но сразу возникает ряд вопросов.

Во-первых, чем человеческий этнос принципиально отличается от некоторых животных сообществ, в частности, гетерии, косяка, клана? Чувство общности, перцептивное деление на «своих» и «чужих», на «мы» и на «не-мы», оригинальная внутренняя структура – все это наблюдается и у высших животных.

Во-вторых, зачем Гумилев так упорно настаивает на биологичности этносов, на принципиальной несоизмеримости понятий «общество» и «народность»68? Ведь он сам утверждает, что «каждый этнос имеет свою внутреннюю структуру, проявляющуюся в нюансах расстановки социальных групп» (курсив мой. – Ю. В.)69. Или социальность и общественность, по Гумилеву, тоже разные измерения? Разве в самом мелком этнологическом таксоне, в консорции – помните, «кружки, артели, секты, банды»? – общественность (социальность) никак не проявляет себя? Разве биологичны и не-социальны отряд викингов, школа импрессионистов, орден тамплиеров?

В-третьих, можем ли мы вслед за Гумилевым одним и тем же таксоном считать народность и нацию Западной Европы70? Можем ли мы к