Дикая собака - Пекка Юнтти

Помощи ждать неоткуда. Да и я не должен был здесь находиться. Солгал Матти и Санне, что уезжаю на выходные в лыжный поход в восточную кайру.

Кукша подала голос, вытянув шею. Я сказал ей, что у меня для нее ничего нет. Взмахнув крыльями, птица исчезла на склоне сопки. Решил отказаться от перехода через болото и отправился следом за ней. Неважно было, куда идти на лыжах, потому что не было четкого плана действий.

На вершине сопки я прислонился к толстому комлю сосны и отдышался. Кукша опять прилетела ко мне. Теперь уже с приятелем.

– Хорошо, дам, – сказал я, сбрасывая рюкзак со спины. Отломил кусочек ржаного хлеба, размял его в руке и рассыпал крошки к оттаявшим на солнце корням поваленного дерева. Сделал несколько шагов в сторону, и кукши, осмелев, спустились поклевать угощение. Затем они вернулись на ветку, немного потолковали друг с другом и подобрали очередную порцию крошек. Когда все было съедено, упорхнули на нижний склон. Пошел следом за ними. Скатываясь с гребня вниз и лавируя между деревьями и торчащими камнями, я уже намеревался съехать в заросли ольшаника в ущелье ручья, однако внезапно открывшаяся картина остановила мое движение.

На склоне ущелья я увидел знакомую жемчужную нитку следов. Ошибки быть не могло. Нанок когда-то пробежал здесь крупной рысью, нарисовав крючковатые письмена на плотном насте. Ночью наст держал его. Я простер руки к небу, как делают в минуты великих побед.

Нанок был в полной силе, ни один волос на нем не пострадал. Я полностью был в этом уверен. Не знаю, как-то понял. Просто так ощущалось.

Отправился по следам и дошел до края болота с сосной, откуда открывался вид на маленькое озерцо, лед которого солнце уплотнило до черноты. Следы стали более причудливыми. Пес остановился, внезапно повернул в сторону, как сеттер, ищущий белых куропаток, и там, где пруд вдавался в еловую чащу, перешел на галоп. Снег проваливался под его лапами, шуга по дуге разлеталась в стороны.

Я прошел по следам до края озерца, на берегу которого они слились в растоптанной слякоти с крупными отпечатками перепончатых лап. На льду лежало большое белое перо, края которого были запятнаны кровью. В недоумении я взял его в руки.

Затем кружил вокруг, считал следы. Два следа пришли, один ушел. Так это было. Нанок научился охотиться – теперь он умел ловить птиц, начав с благородного лебедя. Он адаптировался, кайра позволила это. Лес принял Нанока полностью и уже отдавал ему свои сокровища.

Посмотрел на удаляющийся от озерца след, рядом с которым длинный клюв белой птицы прочертил красную линию, и понял, что Нанок должен быть где-то поблизости. Конечно. Он унес свою добычу в укрытие, начал есть и сделал затем петлю на снегу. Так поступают хищники. Именно таким и был сейчас Нанок – лесным зверем, первобытным псом, выпавшим звеном из единой цепи связей человека с собакой, и его жизнь больше не зависела от подачек двуногих.

Продолжать поиски было нецелесообразно. Я повернул и тихо заскользил на лыжах в сторону от следов. Хотел дать ему возможность насладиться добычей. Это был заслуженный обеденный перерыв.

Усталость сковала мои члены. Смотрел на небо над широким земным простором и просил подсказать мне хорошую идею. Вскоре заметил прямо перед собой небольшое возвышение. Среди болота поднялся красивый островок, поросший елями. Из-под наста торчали замшелые стволы упавших деревьев. Старейшие леса легли на землю отдыхать. По деревьям порхала стайка синичек-моховок. По склону островка неспешно стекал ручей. Лучшего места для ночлега и не отыскать.

Я собрал в кучу все необходимое для ночного костра. Навес из хвойных веток со скошенным верхом выглядел кромешно-темным, как вход в пещеру. Между деревьями еще виднелось более светлое открытое пространство болота. Вечер плавно перешел в ночь, которая окутала меня своим печальным безмолвием.

Думал об окружавшем меня лесе. Мне казалось, что лайка может мирно бродить по этим просторам, и что здесь, в глуши, природа по-прежнему живет по своим условиям. Но даже пустынная земля была лишь сценой, за кулисами которой человек разыгрывал свою кровавую драму.

– Должно ли так быть? – спросил я у леса, одновременно обламывая и складывая в охапку нижние ветки елей. Но лес не ответил. Он смутился и оцепенело молчал.

Я знал, что кроется за этими кулисами. В моих родных местах по-другому и не бывало. Помню тот пруд в конце лесной автомобильной дороги, в темной воде которого мы с дедушкой ловили черноспинных щук-толстушек. Огромные стены прибрежных елей прятали нас в своих объятиях. Казалось, что мы внезапно очутились в лесном царстве. Однако за елями в просветах виднелось небо. Это был лишь небольшой ряд деревьев, за которыми лежала искореженная земля. Когда я рассказал дедушке о своем наблюдении, он ответил, что не стоит на все в этой жизни смотреть так пристально.

Все были мастерами сцены. Прохожий на улице Хеленантие мог бы полюбоваться нашим двором и подумать, что здесь, вероятно, живут добрые люди, когда все так прибрано. Дом блестел новой краской, посаженные матерью многолетники сияли летом во всей красе, дрова для сауны были наколоты по размеру и уложены в ровный ряд. Траву всегда косили триммером, на второй скорости, с определенным, четвертым на шкале, углом наклона головки относительно штанги. Если скашивалось короче, отец бурчал, что слишком коротко, и теперь участок высохнет до земли и станет бурым, если вовремя не пойдет дождь. Если же угол наклона или скорость триммера менялись, то он шел по траве, приговаривая, что торчат штыри, ужасные штыри, и скоро придется косить снова.

Все всегда – до последнего – было по делу и всегда одинаково, потому что с кулисами надо быть осторожным. Фальшивые стены рушатся очень легко.

Я разжег костер. Нижние ветки ели чуть-чуть подымили и вспыхнули радостным пламенем. В огонь пошли крупные ветви, после чего я подобрался с топором к границе пылающего костра, где стоял полый пень. Ударил в полость, топор утонул и застрял глубоко в расщелине. Выкрутив топор, ударил снова, щепа наконец оторвалась. Вскоре весь пень, расколотый на куски, лежал на снегу. Собрал в охапку всю кучу и бросил ее в костер. Огонь бушевал, а я стоял и смотрел на него.

Следовало догадаться, что жители этих деревень не отличаются от другого человеческого зверья. Они были такими же убийцами и разрушителями, как и остальные. Уничтожение, по мнению человека,