Дикая собака - Пекка Юнтти

– Но другие вещи были забыты.

Мама прерывает перебранку и говорит, что Вяйнё собирается строить дом на краю пшеничного поля.

– Ай, на краю пшеничного поля, – повторяет отец. – Пришел искать строительный лес немного издалека.

– Деньги нужны.

– А нам они просто не требовались.

– Сейчас новые времена.

– А что не так со старыми?

Пахнет кофе. Мама за столом мелет зерна кофемолкой. Она сберегла последние лакомства для Вяйнё. Кладет на стол пресный хлеб, коробочку с маслом и зовет к столу. Жалеет, что не успела испечь свежий хлеб, поскольку сын не сообщил о приезде.

Вяйнё жадно намазывает хлеб маслом. Говорят, что на лесозаготовках заботятся о том, чтобы сохранялось чувство голода. Отец сидит в конце стола, сгорбившись, как старик, с куском сахара во рту. Одна нога закинута на другую, и верхняя свободно раскачивается в сторону избы. В таком положении кажется, будто он сидит вполоборота, спиной к нам. Упорствует, как маленькие дети, и я знаю почему.

– Ну, там Коппеловаара скоро будет разрушена, – рассуждает отец, и брат соглашается, что рабочая площадка большая и будет еще расти.

– Были, конечно, неудачи. Сгорела конюшня, две лошади и сани. Один лесопильщик пропал средь бела дня.

Отец допивает свою чашку кофе, кряхтит и встает. Он подходит к окну, смотрит какое-то время на лед, а потом усаживается к печке и начинает заправлять «Рабочего» в курительный свисток[23].

– Да-а, что, такие плохие дела, – говорит он, прикуривая от кусочка бересты. – Кажется, лесу не нравятся ваши работы. Он подает знаки.

– Они говорят о розах, – говорит Вяйнё и смотрит на отца.

– Ай, такое говорят.

– Не все понимают, что это время требует жертв.

– Значит, сейчас – дикое время, – вспыхивает отец. – Всегда следует жертвовать. Молодыми парнями, домами людей, своими полями, лесами, водами, всем. Когда эта отчизна успокоится? Только тогда, когда все будет уничтожено?

– Конечно, мы снова вырастим леса.

– Они исчезают навсегда, – сердится отец и выбрасывает недокуренный табак в огонь. – Ты смеешь, сатана, являться сюда умничать. На таких хлебах ты там на юге возмужал. Речи красивые, как у фрицев, но только разруха остается, когда уходят.

– Отец, теперь хватит, – кричит мама. Ее лицо покраснело, как после плача. – Да, Вяйнё, тебе лучше сейчас уйти. Я соберу тебе еды с собой.

Вяйнё встает, натягивает куртку на спину и меховую шапку на голову, говорит, что не надо: теперь будем уже своим провиантом справляться.

Он достает из нагрудного кармана свернутые в рулон банкноты и бросает их на стол.

– Купи, мама, себе отрез ткани или хотя бы радио, будете цивилизованнее. Старик вряд ли тебе это купит.

Двери хлопают, мама начинает плакать. Я тоже близка к этому. Так ждала Вяйнё. Хотела спросить, как в Хельсинки, как там выглядят, что едят. Так чудесно было бы поболтать.

Вяйнё, вероятно, никогда больше не вернется.

Отец натягивает одежду и бормочет натужным голосом что-то о проверке лисьих капканов, говорит, что следовало бы, черт возьми, понять и вовремя прекратить эти дьявольские работы, прежде чем они нанесут еще больший ущерб.

Самуэль

Апрель 2009

Я с трудом, как парализованный, проплелся по питомнику. Конечности ломило. С неба шквалами лилась вода, и двор выглядел безотрадно. На складе я заметил, что забыл собрать миски для еды из последней клетки. Вернулся за ними. Когда подошел, понял, что мотыга осталась у стены склада и дерьмо из дальней клетки еще не убрано. Напрасно ходил. Мысли были о другом.

Матти спросил за вечерним ужином о моем походе, но я был не в состоянии что-либо ответить. Было здорово, восточная кайра, сказал я и замолчал. Не хотел врать им больше необходимого. Знал, что произойдет, если скажу правду. Вначале они рассердятся на то, что я солгал о том, куда еду, затем на то, что пошел туда, куда пошел. Если бы рассказал, что сделал, у них случился бы гребаный инсульт, и Санна кричала бы, что ты просто теперь сидишь в дерьме.

А после ругани, пригнув меня словами под кухонный стол, Матти с воодушевлением проникся бы моими мыслями об инуитской собаке. Долго пояснял бы все за и против, попутно излагая теории и прочитав лекцию об истории дикой гренландской собаки и о том, как стоило бы двигаться дальше, но сам бы не делал ничего. Он снова увидел бы светлый край облака, хотя снаружи была кромешная тьма. Пес приручится, кукарекал бы он так, что в избе наступил бы рассвет.

Он не приручится. Пуля его приручит. Он не доживет и до осени. Они не оставят его в живых.

Матти не особо волновала судьба собаки. Он занимался своими делами, и у него якобы никогда не было времени для участия в общих деревенских делах. Санна однажды сказала, что у Матти одни только намерения. Он собирался на гонки в Финнмарк, в следующем году точно поедет, начнет тренировать собак уже осенью и потом сделает решительный удар. Но никаких результатов больше не будет. На гонки «Арктик Баренц Рейс» он смог отправиться только потому, что его пригласили. Типичный стареющий каюр, чьей лучшей упряжкой всегда будет упряжка следующего года.

Я остановился во дворе и посмотрел на небо. Дождь хлестал в лицо. Погони, возможно, уже закончились. После дождя придет либо новый дождь и окончательная слякоть, либо будет мороз, тогда собака встанет на несущий наст и не будет оставлять даже отпечатков когтей на снегу. Такую выследить невозможно. Дело заканчивалось во всех смыслах.

Матти направился в питомник. Резиновые сапоги хлопали по ногам, голова взлохмаченная, глаза затуманенные, не отошедшие ото сна. Он молча оценил печальный вид моего рабочего места: будки изгрызены с углов, основания стоек отмечены желтым, молодые собаки мокрые и топчутся в грязной слякоти, из будок выглядывают измученные взрослые собаки. И подтвердил, что погода отстой.

– Но завтра будет лучше, – продолжил он. Он не мог с собой ничего поделать. Досадно. Разве нельзя хоть когда-нибудь отправиться по чьим-то неотложным делам вместо того, чтобы пенять на неудачный день и говорить, что такое будет продолжаться еще пару недель. Сплошное топтание на месте эта жизнь.

– Погода меняется. Нельзя допустить, чтобы Нанока нашли, – сказал я, не скрывая разочарования. Хотел зарезать Матти словами: почему ты не помог, ленивое дерьмо?

– Кто что знает о погоде? И в мае может оказаться снега в избытке, – произнес Матти, незаметно уклоняясь от моего раздражения. Он присел, чтобы потрепать молодую рослую суку хаски, характерный облик и длинные ноги которой проявлялись на дожде еще отчетливее из-за прилипшей к телу шерсти. – Разговаривал с Трондом.