Дикая собака - Пекка Юнтти

работа была сделана, я снял шапку и вытер со лба пот. Посмотрел на шумящую команду. Колесные собаки подпрыгивали и падали. Сюзан во главе упряжки дрожала и повизгивала от нетерпения, но Пете был по-прежнему спокоен.

– О чем ты здесь мечтаешь? – прокричал Матти, подкравшийся сзади сквозь шум.

– Прекрасное утро, – улыбнулся я.

– И правда. Достаточно ли башмачков? Колючий снег.

– Да, для каждой восемь.

– Закуски и чайник взял?

– Конечно.

– А собачий спальный мешок на случай, если произойдет что-то непредвиденное?

– Найдется.

– Хорошо, как думаешь двигаться?

– Не знаю, в такую погоду вроде бы все равно. По южному берегу для начала, – ответил я, хотя у меня в голове был четкий план.

Я закрыл полог саней, натянул шапку поглубже на голову, надел ездовую парку и застегнул молнию наполовину. Убедился, что рукавицы висят на веревочках. Взглянул на готовую упряжку, проверил, все ли в порядке. Затем встал на полозья саней.

Матти подошел к упряжке и, обходя ее, потрепал и похвалил отдельно каждую собаку. Рядом с Пете он присел. Пете прижал уши, смотрел ему в глаза и слушал. Матти говорил с ним долго, гладил и что-то приговаривал. Я не слышал слов из-за общего лая, но, вероятно, они были тем напутствием, с каким обычно обращаются к сердечным друзьям.

Матти обнял Пете, прошел на другую сторону упряжки, погладил остальных собак, поднял большой палец вверх на удачу и спросил меня глазами: готов ли? Я кивнул. Матти снял удерживающую веревку с дерева. Я крикнул хей-йо, и снег зашуршал.

К моменту отправления, вероятно, не привыкну никогда. Волнение пронизывало все тело. Я чувствовал силу собак, видел пылающую страсть в их беге. Все члены упряжки замолкли, как по волшебству, сосредоточившись на тяге. Собаки снова превратились в единый механизм, каждый орган которого черпал силу от другого.

Это было потрясающее зрелище, все ощущалось каждой клеточкой. Никто не мог ехать с унылым выражением лица первые несколько километров.

Упряжка мчалась в речном каньоне. Лед все еще держал нас, когда я направлял собак в сторону от открытых быстрин и науськивал на речных склонах.

Это все будет когда-нибудь моим, мечтал я, стоя на тормозе. Когда-нибудь я буду вот так же управлять собственной упряжкой. Когда-нибудь буду жить на севере в своем доме, во дворе которого красивыми рядами выстроятся десятки клеток, и во всех будут жильцы. Жил бы, как Матти, ездил бы на своих собаках, любил избранницу жизни и держался за бедра своей женщины, не чувствуя стыда. В такие минуты мечты всегда рядом, на расстоянии вытянутой руки.

За дорогой, позади болотистых озер, начиналась кайра, где бродил белый хаски. Туда я и направлялся. Никто никогда не начинал путь каюра с такой собакой. Если бы можно было приобрести суку или двух из подходящих линий и их спаривание с Наноком прошло бы успешно, я получил бы огромные преимущества. Пропустил бы полностью эту обычную десятилетнюю возню по скрещиванию чистокровных собак с прочими худосочными созданиями отстойных вольеров. Тогда для сбора готовой команды не потребовалась бы двадцатилетняя селекция. Я успел бы вовремя, и результат мог бы оказаться сколь угодно замечательным. Сколь угодно. Поднятые вверх руки победителя на городской улице Алты на севере Норвегии среди кричащей ура толпы – все, что я когда-либо хотел.

После безлесных территорий, искореженных болот и высаженного леса мы подъехали к настоящему сосновому бору. Нырнули в лес не раздумывая. Я ехал молча, поскольку не хотел никому мешать. Позволил Пете и Сюзан самостоятельно выбирать лучший маршрут. Мне было достаточно того, чтобы направление примерно выдерживалось и солнце оставалось сзади с левой стороны. Я ехал по горам и долам, спускался к застывшим припоям болот и быстро пролетал по ним. Мчался с собаками по покрытым льдом озерам и склонам сопок. Понимал, что к лучшему ситуация не изменится.

Начали встречаться знакомые места – скалы, валуны и гигантский сухостой, наклонившийся над ручьем. Такие места забыть невозможно. Однако лес с ездовой упряжкой ощущался иначе, чем на лыжах. Я был свободен, открыт окружающему.

Слышались голоса маленьких птичек и шум крыльев дремучего глухаря, бросившегося в полет. Стадо оленей неспешно бродило по обширному болоту. Стая белых куропаток прошумела впереди перед санями. Парящий беркут показался из-за сопки.

Я углубился в кайру и наконец расслабился. Шум повседневной жизни как будто упал с саней, неудачные преследования Нанока не удержались в ритме бега ездовой упряжки, бледные призраки прошлого один за другим сбились под полозья и так и остались лежать вдоль колеи, полные недоумения.

Все это так далеко: наступающее лето и темнота шахты, маленький робкий мальчик в меховых, как у каюра, рукавицах, стоящий на переменах в глубине двора и не умеющий ничего, кроме как ждать чуда. Пришел бы кто-нибудь и спросил: где ты, Саму, нашел такие крутые перчатки? Это настоящий мех тюленя?

Но никто никогда не спрашивал. Другие мальчики хотели стать шахтерами, инженерами и футболистами, хотя мало кто стал кем-то. И никого не интересовали рассказы о собаках. Никто не заметил этого мальчика.

Кроме Лого. Он, по крайней мере, пытался.

– Мне тоже нравятся хаски, – сказал он, глядя на свои ботинки, когда мы остались вдвоем под навесом у школы. Шайка Никканена расслаблялась на качелях – Вяянянена подстрекали попробовать, можно ли на качелях раскачаться вкруговую. По легенде, Матиасу Перттули когда-то удалось.

– По-моему, Балто был самый сильный, – продолжил он.

– Ага, – ответил я, несмотря на то, что хотел хмыкнуть в ответ, понимает ли он, кто такой Балто, и тут же поправить, что Балто не был таким. Того, принадлежавший Сеппала, был непобедимым королем Великой гонки милосердия, а в Балто не было ничего необычного. Просто он удостоился чести привезти сыворотку, спасшую детей от дифтерии, в город Ном, что привело в восторг журналистов. Балто стал знаменитостью без заслуг, и памятник ему стоял теперь в Центральном парке Нью-Йорка.

Хотел сказать, однако не сказал ничего. Просто ушел.

Теперь я вдыхал морозный воздух полной грудью. А может, настоящее место Лого тоже было здесь, в сугробах севера? Возможно, это была и его мечта, или она могла бы стать таковой, если бы я продолжил с ним разговаривать и пригласил к нам в гости. Я посмотрел вперед и увидел его фигуру, мелькнувшую на фоне яркого сугроба. Он ехал впереди меня, выкриком дал собакам сигнал поворота и обернулся, чтобы посмотреть на меня. Он смеялся так, что его раскрасневшиеся уши болтались на ветру, как у Дамбо[24].

Я вздохнул так тяжело, что Сепе, двигатель саней, услышал и оглянулся. Надо