Гюро переезжает - Анне-Катарина Вестли

кофе!» Ну, в этом роде. Вот было бы хорошо! Я-то знаю Эрле, а ты знаешь папу, но вы с Эрле не знаете мою маму, а так вы бы с ней познакомились. Но я боюсь спросить, потому что, мне кажется, папа сердится, когда я завожу об этом речь.

– А с Эрле ты об этом говорил? – спросила Гюро.

– Говорил, и не один раз, но не сегодня. Она даже не знает, что я получил письмо. Я забрал почту сразу, как только её принёс почтальон, так что никто не знает, что я получил письмо.

– Тогда я тебе помогу, Лилле-Бьёрн.

– Ты – моя сестрёнка, – сказал Лилле-Бьёрн, – и не понарошку, а самая настоящая. Была бы ты здорова, ты могла бы пойти со мной на корабль!

– Угу, – кивнула Гюро.

Тут они услышали, что Бьёрн и Эрле пришли с работы. Бьёрн напевал и был в хорошем настроении.

– Ну вот, на сегодня всё сделано, – сказал Бьёрн. – И завтра мы свободны. Гип-гип-ура! Сейчас я приготовлю ужин, а Эрле достанет из шкафа новые брюки для Лилле-Бьёрна.

Бьёрн ушёл хозяйничать на кухне, а через некоторое время вошёл в комнату к Лилле-Бьёрну и Гюро.

– Мы подумали, Гюро, что ты могла бы принарядиться и поужинать с нами на кухне. Как тебе это? Можешь?

– Могу, могу!

По правде сказать, она сегодня много раз вставала с постели, но потом устала и снова легла.

Бьёрн приготовил омлеты для каждого, красиво накрыл на стол, и они всей семьёй дружно сели ужинать.

– Завтра, Гюро, мы перенесём твою кровать в гостиную и поставим её к окошку, – сказал Бьёрн. – И ты увидишь весь праздник. Будешь смотреть как в театре.

– Сегодня мне стало ещё жальче, что я болею, – сказала Гюро. – Если бы я не болела, то могла бы завтра пойти с Лилле-Бьёрном. Он идёт на корабль повидаться со своей мамой, она будет тут как раз завтра.

– Неужели? – спросил Бьёрн. – Ты получил от неё письмо, Лилле-Бьёрн?

– Ага, – пробормотал Лилле-Бьёрн.

– Вот как. Я сейчас же позвоню тёте Марит и попрошу её, если она сможет, проводить тебя на пристань. Завтра попозже она всё равно собиралась прийти к нам в гости, так что, думаю, всё устроится.

– Слушай, Бьёрн, – сказала Гюро. – А не могли бы мы позвать их сюда – маму Лилле-Бьёрна и этого Коре, – они же никогда ещё не слышали, как играет оркестр «Отрада», а потом они зашли бы к нам на чашечку кофе?

Бьёрн вскочил из-за стола, буркнув что-то вроде «это как скажет Эрле», как будто речь шла о том, что ему надо завтра ехать в Кюлпен чинить там крышу. Он ушёл созваниваться с сестрой, а вернувшись, сказал:

– Всё в порядке, Лилле-Бьёрн, мы договорились. Тётя Марит зайдёт за тобой после детского шествия. А я пошёл в подвал постолярничать, у меня там осталась начатая работа.

Эрле принялась убирать со стола, а Лилле-Бьёрн сказал:

– Пойду прилягу, что-то у меня живот побаливает.

Эрле быстро взглянула на него. Лилле-Бьёрн сделался вдруг таким бледненьким и маленьким, что она скорей его обняла и сказала:

– Завтра всё как-нибудь уладится, Лилле-Бьёрн.

Лилле-Бьёрн ушёл к себе в комнату, а Гюро на цыпочках отправилась в подвал к Бьёрну. Он строгал рубанком доску для скамейки, движения у него были резкие, не такие, как всегда.

– Можно, я только немножко поупражняюсь на скрипке, – попросила Гюро. – Я давно не занималась, а экзамен уже скоро.

– Экзамен? – удивился Бьёрн. – Такая маленькая и уже какие-то экзамены?

– Ага, – кивнула Гюро. – Экзамен сдаёт Аллан, а меня он берёт с собой, чтобы я ему помогла. Мы вместе будем играть вот это. Это пьеса Белы Бартока. Странное имя для мужчины – Бела, правда? Аллан сказал, чтобы я начала с медленной части.

– Да, упражняйся на здоровье, деточка, – сказал Бьёрн. – Когда ты играешь, мне даже лучше думается.

Один раз Гюро проиграла всю пьесу до конца, но потом её вдруг зазнобило и накатила ужасная усталость. Бьёрн посмотрел в её сторону и сказал:

– А теперь я отнесу тебя обратно в кроватку.

Гюро была очень рада, что её несут на руках, и очень рада, что её уложили в постель. Но, чуть-чуть полежав и почувствовав, что отдохнула, она вдруг вспомнила, что забыла почистить зубы. Гюро на цыпочках вышла из комнаты и, подойдя к ванной, услышала, как Эрле говорит:

– Ты доволен, Бьёрн, что мы теперь вместе? Не жалеешь, что мы с тобой поженились?

– Что ты! Ещё никогда мне не было так хорошо, – ответил Бьёрн. – Мне кажется, нам всем четверым хорошо. Только одно меня беспокоит, что Лилле-Бьёрн может от нас уехать, когда его маме наскучит плавать.

– Не опережай события. У тебя сейчас всё хорошо. Разве ты не хочешь, чтобы и Лилле-Бьёрна ничего не тревожило и он жил бы спокойно? А это будет только тогда, когда его мама сможет его навещать. Подумай, как бы я чувствовала себя, если бы Гюро жила в чужом доме, а я даже не могла бы посмотреть, как она устроена? По-моему, нам надо позвать их завтра к себе. Завтра, наверное, многие соберутся к нам заглянуть! Давай напишем письмецо, а Лилле-Бьёрн завтра его отнесёт!

– Пока Гюро играла на скрипке, я хорошо подумал, – сказал Бьёрн. – Я не хочу, чтобы Лилле-Бьёрн страдал. Давай и вправду пригласим её к нам.

Гюро спряталась в ванной, быстренько почистила зубы и снова юркнула в постельку.

За стеной она услышала, как Эрле и Бьёрн зашли к Лилле-Бьёрну. Они долго там разговаривали, а затем ушли в гостиную. Немного спустя к Гюро зашёл Лилле-Бьёрн.

– Живот у меня прошёл, – сказал он. – Они будут у нас. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи! – сказала Гюро и улеглась поудобнее. Наступит утро, и будет уже Семнадцатое мая.

Семнадцатое мая

Завтрак прошёл в праздничном настроении. Гюро в халате и тапочках сидела за общим столом. Было очень рано, и в школьном дворе ещё не начал собираться народ, но время от времени откуда-то слышались хлопки. Кто-то уже вышел на улицу и давал знать, что сегодня Семнадцатое мая. Эрле сказала, что выпускники заезжали на школьный двор ни свет ни заря и, сделав по нему круг, снова уехали.

– Можно, я пойду к Мортену? – спросил Лилле-Бьёрн. – Он будет играть при подъёме флага и звал меня, чтобы вместе быть на празднике.

– Беги, конечно, – разрешила Эрле. – Вот твой флажок и бантик[8], только надень куртку, на улице прохладно.

– А без куртки нельзя? – спросил Лилле-Бьёрн. Он нарядился в новую рубашку, и она ему так нравилась, что не хотелось надевать на неё куртку.

– Будь хорошим мальчиком, – сказал Бьёрн. – Вот тебе ради Семнадцатого мая десять крон, и беги на праздник. А пока до свиданья!

– Большущее спасибо! – обрадовался Лилле-Бьёрн. – Я буду забегать к тебе, Гюро. Не унывай оттого, что болеешь!

– Не буду.

– Ничего, у Гюро тут будет много гостей, – сказала Эрле. – Тюлинька и Андерсен проведут у нас целый день. Иногда они будут уходить, чтобы посмотреть демонстрацию, но Гюро будет знать, что они ещё придут. Мы с Бьёрном тоже будем тут, но Гюро сказала, что отпускает нас посмотреть на детское шествие.

– Ага, – подтвердила Гюро. – А где мой флажок?

– Вот он лежит, – сказала Эрле. – Я прогладила его, чтобы он был красивый. Хочешь, мы дадим его тебе в кровать?

– Поставь его в ногах, – попросила Гюро. – Тогда кровать будет как корабль на морском параде.

И тут в дверь позвонили.

– Простите, что мы не даём вам покоя даже Семнадцатого мая, – извинились пришедшие, – но нам очень нужно попасть в кладовую, где хранятся инструменты, нам кое-что из них понадобилось, а ключ мы забыли.

– Я провожу вас, пойдёмте, – сказала Эрле.

А через некоторое время опять раздался звонок в дверь. На этот раз пришёл директор школы.

– Сегодня не полагалось бы вас тревожить, – сказал он, – и я помню, что у вас выходной, но не мог бы ты помочь при подъёме флага, Бьёрн? А то я боюсь, вдруг верёвка запутается и застрянет. Флаг должен поднимать мальчик, но хорошо, если бы ты присмотрел, чтобы всё прошло как надо.

– Ну конечно, я это сделаю, – сказал Бьёрн. – Пока, Гюро, не скучай. Мы всё время будем у тебя на виду.

Бьёрн уже вынес кровать Гюро в гостиную и поставил её у самого окна, так что Гюро, встав на коленки, могла смотреть, что делается во дворе. Вот прошли Бьёрн и директор, а вот начали собираться люди. Это пришли музыканты духового оркестра, а с ними Мортен и Лилле-Бьёрн. Мортен был одет в форму оркестра, он был очень нарядный. А вон и две его сестры – Мина и Милли. Потом подошли ещё Мона и Мадс. Оркестр строем вышел со двора. Они будут играть для всего Тириллтопена, чтобы все знали, что на школьном дворе в восемь часов начнётся подъём флага. По двору бегали несколько малышей, размахивая флажками, и Гюро позавидовала им: если бы она была здорова, она бы тоже пробежалась с флажком, да так быстро, что он развевался бы у неё за спиной, а потом пошла бы