Гюро переезжает - Анне-Катарина Вестли

Бабушка встала у своего барабана и так ударила в него, что тут уж, будьте уверены, сон у всех как рукой сняло.

Дорожные рабочие

Что уж тут так подействовало – бабушкин ли барабан или новый подписной лист, сказать трудно, но люди, живущие в Тириллтопене, словно проснулись.

Все вместе решили, что старую автомобильную дорогу нужно расширить, а кроме неё проложить человеческую дорогу, о которой говорила Эрле.

Но с этим вышла одна загвоздка, потому что есть такая штука, которая называется «городское управление» и «дорожное ведомство». И тут и там согласились с предложением расширить старую дорогу и обещали помочь с прокладкой новой, а для этого нужен был крупный щебень, гравий и песок. Щебень – это камни, которые засыпают снизу под будущее дорожное полотно, а гравий – это мелкие камешки. Но тут в управлении сказали, что денег, которые отпущены на тириллтопенскую дорогу, хватит пока только на песок и щебень, остальные же поступят в следующем году. И тут жители Тириллтопена дружно решили, что не будут ждать целый год, пока им наконец сделают безопасную дорогу. И тогда они договорились, что раз им не могут помочь, то оставшуюся работу они сделают сами, чтобы не надо было бояться за детей. Ведь доделать осталось не так уж и много, и с этим они как-нибудь справятся. В Тириллтопене жило очень много разных людей, и все кем-нибудь работали. Одни трудились днём на больших стройках, другие – на фабриках, были среди жителей и рабочие, и конторские служащие, и учителя. Некоторые работали продавцами в магазинах, некоторые – в банках, кто-то в санитарной службе, были здесь и водители мусороуборочных машин, и маляры, которые красят стены, и художники, которые пишут картины, – всего не перечислишь. Раньше они днём работали каждый на своём рабочем месте, а вечером все спешили домой, обедали, потом отдыхали и смотрели телевизор. Теперь же всё изменилось, и, дав себе небольшой отдых, все снова выходили на работу.

Раньше вечером перед домами выстраивались целые шеренги спящих автомобилей. Большие грузовики, товарные фургоны, да и легковушки словно отдыхали от работы. Но теперь всё переменилось. Машинам давали небольшой послеобеденный отдых, и казалось, они, как и люди, устраивались вздремнуть, но только на часок-другой, а затем снова просыпались и отправлялись работать, причём работали не только большие, тяжёлые грузовики – на работу выезжали все, от мала до велика, даже самые новенькие и сверкающие. Хозяева за них, наверное, беспокоились, но на работу приходилось выходить всем, потому что каждая машина могла увезти в багажнике хотя бы один мешок песка, а сейчас требовался песок. Песок в Тириллтопен везли издалека. Но по человеческой дороге нельзя было проехать, поэтому машины останавливались, не доезжая до места. А там их уже встречали выстроившиеся в очередь маленькие тракторы, которые обслуживали высокие корпуса и таунхаусы. Дворники принимали в прицепы песок, отвозили его на новую дорогу и высыпали где надо. Машины и трактора – это четырёхколёсные перевозчики, но были и одноколёсные. Угадаешь, что это? Это были тачки. Тачек в Тириллтопене было, правда, гораздо меньше, чем машин, но всё же в таунхаусах они имелись, и у детей нашлось много игрушечных тачек, и, когда их все выкатили на улицу, собралась целая вереница. В каждой из них лежала лопата, и, когда тракторы подвозили свой груз, все брались за лопаты и разгружали песок.

Гюро тоже работала вместе с другими. У неё была своя маленькая тачечка, и у Сократа тоже, и они очень серьёзно относились к делу: возили песок, как все, и лопаткой высыпали его на дорогу.

Так продолжалось несколько дней, после обеда все до вечера трудились. Наконец песку было насыпано достаточно, и тракторы выехали его утрамбовывать. У каждого впереди был небольшой каток – это такой большой, тяжёлый валик, – и они стали укатывать песок, чтобы дорога сделалась ровной и гладкой. Они торопились, чтобы закончить работу к Семнадцатому мая, такое было принято решение. Люди, которые работали в типографии, напечатали маленькие значки со словами «Дорожный рабочий». Утром, заходя в магазин, все смотрели друг на друга, есть ли у человека такой значок. Значки выдавались тем, кто хотя бы один вечер проработал на строительстве дороги. Каждому хотелось показать окружающим, что он тоже участвовал.

Отец восьмерых детей тоже помогал, он возил грузы на своей машине, и дети его тоже поработали на дорожном строительстве. Даже бабушка приняла участие в общем деле – она один раз пришла угощать работников вафлями с кофе.

– Пойдёт народ по дороге, она и заживёт, – сказала бабушка.

– Живая дорога, – произнёс кто-то.

Такое название всем понравилось. Ведь в «Человеческой дороге» словно бы не хватает какой-то изюминки, а кроме того, по ней будут не только ходить люди, но и бегать собаки.

Для многих, конечно, работа на открытом воздухе в дождь и ветер была в новинку, но те, кто давно к такому привык, говорили:

– А представьте себе, каково бы это было зимой при минусовой температуре да под снегопадом – вот когда действительно холодно! А сейчас-то весна. Подумаешь, есть о чём говорить!

Но однажды новые дорожные рабочие не на шутку перепугались, когда Тюлинька споткнулась на щебёнке и ушибла большой палец. Оказалось, что она его вывихнула и потом ещё долго должна была носить руку на перевязи. А дедушка Андерсен оступился и повредил себе ногу – он заработал растяжение связок. У папы Сократа разболелось плечо, потому что он не привык по нескольку часов кряду махать лопатой. Несколько человек простудились, а Гюро – та вообще всерьёз разболелась, потому что сначала не обращала внимания на простуду, а потом как-то вечером промочила ноги и продрогла до костей. Тогда у неё поднялась температура, и это было очень обидно, ведь она за всю зиму ни разу не болела, а тут вдруг весна – и нате вам! Первые дни она с температурой пролежала в постели, и, видя, что температура не проходит, Эрле позвала к ней нового тириллтопенского доктора. Доктор был совсем молодой, только ещё начинал работать и был очень добросовестный. Он приходил два раза и каждый раз внимательно прослушивал Гюро. На второй раз он сказал:

– По-моему, у неё начинается воспаление лёгких. Поэтому я пропишу ей очень сильное лекарство. Обещайте мне, что она будет лежать в постели. Ей нужен покой, чтобы лекарство хорошенько подействовало.

Сперва соблюдать режим было просто. Приняв лекарство, Гюро сразу засыпала, и ей снилось, что она стала настоящим дорожным рабочим, на улице стоит трескучий мороз, а она должна стоять на ветру и кидать, и кидать лопатой песок.

Потом она проснулась и спросила:

– Мама, а дорога готова?

– Готова, – сказала Эрле. – Ты недаром хорошо потрудилась и помогла её построить. На ней уже стоит табличка с названием «Живая дорога».

– А к Семнадцатому мая я выздоровею?

– Наверняка тебе к тому времени станет уже гораздо лучше, – сказала мама. – Но доктор говорит, что тебе пока не стоит выходить из дома.

– А как же я тогда? Я ведь должна в этот день играть в оркестре «Отрада»?

– Ничего не поделаешь, доктора нужно слушаться. Мы беспокоимся за тебя, а раз доктор велит, значит, так надо.

Накануне праздника у Эрле и Бьёрна было много хлопот. Надо было подмести весь школьный двор, чтобы к Семнадцатому мая там была чистота и порядок, зато Семнадцатого мая у них был выходной, вместо дворников в этот день хозяевами на улице становились духовой оркестр, хор девочек и тириллтопенский оркестр «Отрада». Лилле-Бьёрн помогал Эрле и Бьёрну во дворе, а потом пришёл к Гюро. Он присел возле кровати, на которой она лежала, и задумался. Он показался ей непривычно притихшим и печальным. Гюро даже подумала, что он тоже заболел.

– Лилле-Бьёрн, ты, может быть, тоже заболел? – спросила она. – Наверное, мои бациллы перешли на тебя. Ты не поддавайся, а то вдруг завтра как раз и заболеешь. Заболей лучше после Семнадцатого мая!

– Я не болен, – сказал Лилле-Бьёрн. – Тут другое.

– А что случилось?

– Сегодня я получил письмо от мамы. Она пишет, что завтра приходит судно, на котором она плавает. Как нарочно, это именно завтра, семнадцатого мая, когда я должен быть на шествии духового оркестра, а её судно заходит сюда только на один день. После детского шествия я могу сходить к маме на корабль, чтобы повидаться, но позже я несу знамя тириллтопенского оркестра «Отрада» и должен успеть вернуться. Знаешь, Гюро, чего бы я хотел? Это, наверное, нельзя, но мне бы очень хотелось.

– А чего ты хочешь?

– Чтобы мама и Коре могли прийти сюда и посмотреть, как будут праздновать Семнадцатое мая на школьном дворе, и чтобы потом папа и Эрле сказали: «Зайдите к нам на чашечку