Мара, дочь Нила - Элоиз Джарвис Мак-Гроу

Было очевидно, что ливиец привык возить знатных вельмож, ибо он гнал лошадей во весь опор, с высокомерным пренебрежением к удобству, осторожности или безопасности редких пешеходов, которые разлетались, словно вспугнутые с болота птицы. Мара сжимала поручень до боли в пальцах, ударяясь ребрами о борт на каждом повороте и желая своему хозяину и его угрюмому ливийцу оказаться на дне Нила. Она вся была в синяках и ссадинах, когда наконец лошади свернули в высокие ворота и въехали в тускло освещенный двор. Фыркая и встряхивая головами в плюмажах, кони остановились перед дверью, которая, казалось, вела в боковое крыло большого и внушительного дома. Из ниоткуда появился конюх, чтобы взять поводья, и ливиец, сойдя вниз, подтолкнул Мару вперед.

— Сюда, — сказал он.

Она последовала за ним, слишком усталая и растерянная, чтобы замечать или заботиться о том, куда он ее ведет. Внутри залы слабо пахли вином и дорогими мазями; когда они пересекали коридор, донесся запах свежей выпечки. Далеко, в другой части дома, слышались звуки музыки и веселья, словно шла какая-то пирушка.

— Туда, — пробормотал ливиец, остановившись и мотнув головой в сторону открытой двери. Она шагнула в небольшую, увешанную гобеленами комнату, и высокая, худощавая фигура поднялась из угла ей навстречу. Она невольно отступила на шаг. Лицо ее хозяина ничуть не стало привлекательнее с утра.

— Дерзкая, больше почтения к господам! — прорычал ливиец, снова подталкивая ее вперед.

Она смерила его взглядом, но неохотно приложила правую руку к левому плечу. Тонкая улыбка, которую она слишком хорошо помнила по Менфе, скривила губы ее хозяина, когда он неспешно подошел к ней.

— Все такая же покорная, — заметил он. — Вижу, ты успела завести теплую дружбу с моим слугой Чадзаром. Поездка понравилась?

— Понравилась? — с обидой пробормотала Мара. — Он гонит так, словно за ним гонится сам Пожиратель.

Снова язвительная улыбка.

— У него есть и другие таланты, особенно с тем кнутом, что он носит. Хорошо, что ты пошла с ним без споров.

Мара хранила угрюмое молчание, мысленно проклиная его, и его Чадзара, и всю их родню на двух языках. Она чувствовала себя еще более усталой. Может, он позволит ей сесть.

Вместо этого он сел сам, резким жестом отпуская ливийца. Когда дверь закрылась, он констатировал:

— Ты была на приеме у Самозванца.

— Да.

— Что ты узнала?

— Ничего интересного.

— И почему же нет? — его голос стал ледяным.

«Осторожнее, девочка моя, — подумала Мара. — Лучше соберись и пляши под его дудку. Устать можно и потом».

— В этом нет моей вины, хозяин, — объяснила она более примирительным тоном. — Даже самый хитроумный шпион ничего не узнает в пустой комнате. Его Высочество тотчас же выслал всех, кроме принцессы и меня.

— Выслал всех! Если это войдет у него в привычку, от тебя будет мало толку!

— Нет, подождите, так будет не всегда… — Теперь уже по-настоящему испуганная, Мара судорожно искала идею. Мало толку? Если он так подумает, то может продать ее завтра же! В ее голове пронеслись до неприятного яркие образы — корзины с неглаженными шенти, полки с запретной едой, жгучий удар плети, — и она вложила в свой голос всю убедительность. — Дайте мне еще немного времени! Так будет не всегда, царь очистил комнату лишь потому, что варварка чувствовала себя неловко. В следующий раз, обещаю, ничего подобного не случится, я сама об этом позабочусь. Я могу повести эту деву куда угодно…

— Так ты говоришь, — заметил он. Он оценивал ее холодно и с сомнением.

— Клянусь. Только позвольте мне показать.

Он мгновение молчал, барабаня кончиками пальцев по подлокотникам кресла.

— Значит, все покинули комнату. Даже писец?

— Да, и писец тоже.

— Хефты да заберут их души, — произнес он с тихой злобой, от которой у Мары застыла кровь в жилах. — Отборные, один к одному, и все равно, глупцы, боятся его! А кто-то ведь носит послания.

«Значит, они все шпионы, — подумала Мара. — Стража, писец — особенно писец. С ним нужно быть осторожной».

Она настороженно наблюдала за гранитным лицом своего хозяина. Резкая линия его бровей и носа пробудила в ней смутное узнавание, но она не могла понять, что это ей напоминает. «Возможно, какую-нибудь статую бога-демона в храме Менфе, — язвительно подумала она. — Уж точно ни у одного другого человека нет такого лица». Кто он вообще такой? Кто-то, кто высоко ценится царицей, ведь он стоял сегодня утром близко к трону. Но не так близко, как Шефту. Ближе Шефту стоял только сам вельможа Сенмут…

Ее хозяин шевельнулся в кресле.

— Пожалуй, я дам тебе еще один шанс. Ты думаешь, сможешь помешать Тутмосу очистить комнату?

— Я сделаю все возможное, хозяин. Только испытайте меня, я…

— Другого выхода я не вижу. Я испытаю тебя. — Он бросил на нее ядовитый взгляд. — И я узнаю, если ты провалишься. Теперь слушай. Я понимаю, что ты не можешь раскрыть предводителей этого проклятого заговора. Но при наличии хоть какого-то ума ты сможешь найти их гонца или узнать что-нибудь о месте их встреч. Я спешу, и, думаю, я это ясно дал понять. — Задумчиво он добавил: — И приглядывай за писцом.

— С удовольствием, хозяин. — «А он, — размышляла она, — в свою очередь, поручит писцу приглядывать за мной».

— Хорошо, тогда мы закончили. У тебя есть шанс; надеюсь, ты им воспользуешься как следует. Будет прискорбно, если ты снова меня разочаруешь.

Он хлопнул в ладоши, и в дверях появился ливиец. Закутавшись в плащ, Мара поспешила за ним в коридор и снова к ожидавшей колеснице. Даже угрюмый Чадзар был лучшей компанией, чем тот крокодил в комнате.

На обратном пути во дворец они неслись так же сломя голову, но Мара уже научилась лучше готовиться к тряске. И в этой поездке случилось нечто, что пролило для нее немало света. У Главных ворот дворцовых земель сменилась стража, и новый часовой, по-видимому, усомнился в полномочиях Чадзара. Завязалась перебранка шепотом, быстро перераставшая в гнев с обеих сторон; наконец Чадзар наполовину высунулся из колесницы, размахивая кнутом.

— Глупец, болван! Если ты не узнал скарабея, то уж точно посторонишься, едва услышав имя моего хозяина! Вельможа Нахерех, брат Сенмута! А теперь язык прикуси и пропускай!

Это был конец спора, но Мара едва заметила толчок,