Томек на Аляске - Мацей Дудзяк

трапперов и путешественников, особенно коренных жителей, означало одно — таящуюся опасность. Только теперь Красный Орёл присел у костра. Он жестом поблагодарил Новицкого, когда тот пододвинул ему миску с дымящейся едой. Ел он скупо и не спеша, хотя, без сомнения, с самого рассвета, когда съел свой скромный завтрак, у него во рту не было ни крошки.

Томек помнил, что один из многочисленных пунктов индейского кодекса поведения предписывал сдержанность в проявлении чувств. Североамериканские индейцы — несмотря на то, что населяли огромный континент и жили в самых разных условиях, от восточных побережий до южных пустынь и лесов Великих озер или Великих равнин — создали несколько универсальных систем общения в виде так называемого языка знаков[106], а также свод общих правил повседневного поведения.

Наконец Красный Орёл отставил миску. Мгновение он смотрел на пламя костра. Внезапно нетерпеливый Ярош нарушил тишину.

— Ну, говорите же!

Красный Орёл с легким удивлением бросил на него укоризненный взгляд, однако больше не стал испытывать терпение путешественников.

— Они мертвы, — коротко бросил он.

— Говори яснее, брат. Кто и где мертв?! — торопил его Новицкий.

— Красный Орёл дошел до исследовательской станции. Она у озера, примерно в получасе ходьбы отсюда, — ответил навахо.

— Мой брат был внутри? — вмешался Томек.

— Да. Но Красный Орёл не входил в блокгаузы, — ответил он. — Через дыру в стене я видел трупы. Эти белые умерли не своей смертью.

— Поэтому младший тлинкит и ушел в темноту, — догадался Томек.

— Не понимаю. Так почему мой проводник покинул лагерь? — допытывался Ярош.

— Он встал на стражу, — с легким снисхождением в голосе объяснил Томек.

Вильмовский взглянул на навахо. На первый взгляд лицо индейца было бесстрастным, но было видно, что он хочет сказать что-то еще.

— Пусть мой брат говорит. Смелее. Красный Орёл среди друзей, — ободрил он товарища.

— Красный Орёл нашел следы Сасквоча, — почти шепотом произнес тот.

При звуке последнего слова старший из тлинкитов подвинулся ближе к костру, у которого шел разговор.

— Чьи следы? Это какой-то зверь? — спросил Ярош, на всякий случай вытаскивая блокнот из кармана куртки. Открытие Салли повергло его в состояние путешественнического азарта, который то и дело давал о себе знать.

— Сасквоч на языке белых — это Бигфут. Получеловек, полузверь, — так же тихо ответил он.

— Аляскинский йети, что ли? — Новицкий был явно позабавлен. — Я уже дважды имел случай столкнуться с этими мифическими существами, но ни они ко мне, ни я к ним особой симпатии не воспылали. Ни одно мне на пути не попалось.

— Ох, Тадек, Тадек, — прервал друга Вильмовский. — Память у тебя и впрямь дает сбои. С ледяным человеком, то есть йети, мы сталкивались лишь однажды, в горах Тибета, а не дважды[107].

— Память у меня хорошая, и вовсе не такая короткая, — парировал моряк. — Сказал два, значит два. Впервые я услышал рассказ об этом мифическом существе, когда плавал вдоль побережья Суматры. Насколько я помню, местные называют это диво Оранг-пендек, то есть «маленький человек». А йети был уже вторым моим контактом, и, как выясняется, не последним.

— Помню, когда я общалась с туземцами в окрестностях нашей семейной фермы, я часто слышала, что если не буду хорошо себя вести, то ночью за мной придет Йови, то есть большой человек, который утащит меня в горы, — вставила Салли.

— А! И я припоминаю, что где-то читал, будто в Сибири и северной Монголии встречается существо, которое называют Алма или Алмас, — огромное волосатое создание, похожее на человека, — добавил Ярош.

— Выходит, мир полон загадок и тайн. Одну из них мы попытаемся разгадать завтра, а сегодня — всем спать, — подвел итог Томек.

— Святые слова, святые слова, братец, — Новицкий был явно доволен. — Нет ничего лучше доброй еды и теплого одеяла у костра.

Назначив очередность вахты, уставшие за день путешественники быстро уснули.

***

Резкий толчок в плечо вырвал Томека из глубокого сна. Это был Тадеуш, который уже закидывал на спину часть поклажи.

— Вставай, братец. Пора, — сказал он доверительным шепотом.

Полусонными глазами Вильмовский оглядел лагерь. Салли как раз собирала длинные волосы в удобный пучок, Ярош что-то увлеченно записывал, а старший из тлинкитов тушил костры. Красного Орла снова не было. Вставая, Томек заметил младшего из проводников на одной из скал прямо над лагерем. В руках, сложенных на груди, он держал скорострельный ремингтон[108].

Они двинулись гуськом. Во главе отряда шел младший из тлинкитов, сразу за ним — Томек с Ярошем и Салли. Замыкал шествие старший индеец. Красный Орёл еще раньше вырвался вперед, оставив группу позади. Они шли в полной тишине. Примерно через полчаса шедший впереди индеец, имени которого они до сих пор не знали, подал знак остановиться, подняв вверх сжатую в кулак правую руку. Из-за могучей пихты бесшумно вынырнул Красный Орёл. На его лице, вычерненном охрой[109], блестели только темные глаза.

— Впереди исследовательская станция. Два больших блокгауза и один поменьше. Стоят в одном выстреле из лука от берега озера. С этой стороны, где мы находимся, вниз ведет одна тропа, по которой звери ходят на водопой, — обрисовал ситуацию навахо.

Томек, немного подумав, скомандовал:

— Я, Орёл, Тадек и тлинкит спускаемся на базу. Салли, Ярош, вы остаетесь здесь с проводником.

Он говорил таким уверенным голосом, что даже Салли, которая обычно в таких ситуациях пыталась возражать, теперь лишь кивнула и потянулась за биноклем.

— По крайней мере, так я смогу быть с тобой, — сказала она, и Томек одарил ее сдержанной улыбкой.

Они двинулись. Тропа полого спускалась к берегу озера, обрываясь в нескольких метрах от водной глади. Слева, у нескольких одиноких елей, приютились деревянные хижины, срубленные из неокоренных, грубых бревен. От ветра, солнца и мороза дерево потемнело так сильно, что даже с расстояния в несколько метров здания казались словно выкрашенными человеческой рукой. С первого же взгляда они производили впечатление давно заброшенных.

Томек подал знак, чтобы они разделились и обыскали покинутый лагерь. Дверь первой хижины довольно легко поддалась нажиму. Внутри царил полумрак, и единственный свет, с трудом пробивавшийся через приоткрытую дверь, позволял лишь бегло осмотреть внутреннее убранство.

Томек заметил, что в блокгаузе царил беспорядок: повсюду валялись какие-то сломанные предметы, чье назначение из-за сильных повреждений