Томек на Аляске - Мацей Дудзяк

тянущий целую лодку, Салли с растрепанными волосами, бегущая по мелководью, и Ярош, стоящий на берегу с открытым ртом. Все это доходило до него с крошечным опозданием, усиливая гнетущее впечатление. Лишь сильная встряска и решительный голос Красного Орла вырвали Вильмовского из минутного оцепенения. Он бросился на помощь.

Особенно ужасающее и вместе с тем пронзительное впечатление произвел вид молодой женщины, которая, сама истекая кровью из довольно глубокой раны на левой щеке, несла перед собой на вытянутых руках закопченного младенца. Ребенок не подавал признаков жизни, а из уголка его рта сочилась быстро застывающая струйка крови. Спустя почти час ситуацию удалось взять под контроль. Томек и остальные члены экспедиции оказались в уютном доме, где пламя, вновь раздутое сухими дровами, осветило и согрело воздух. Они уже переоделись в сухую одежду и молча сидели у огня, когда в дверях хижины появился Чёрная Птица. Его смуглое, холодное лицо пылало гневом. Он окинул взглядом сидевших и коротко бросил на беглом английском:

— Аанкхааву зовет вас. — В его голосе звучала твердость, удивительная для этого тихого юноши, которого они успели узнать. А вернее, который производил впечатление тихого, потому что за последние дни совместного пути они, по сути, так и не успели его узнать.

— Идем, — без раздумий ответил Томек и двинулся за Чёрной Птицей.

В самом большом здании, вход в которое охранял внушительных размеров тотем, царило нервное оживление. В общем гуле слышались повышенные голоса, в воздухе висело напряжение. Даже сторонний наблюдатель легко мог бы заключить, что единственной темой разговоров были события, произошедшие несколько десятков минут назад, и особенно то, что им предшествовало.

В центре, на возвышении, сидел аанкхааву в окружении полутора десятка человек, включая женщин, составлявших совет старейшин клана. Томека, хоть он и был опытным путешественником, это зрелище несколько удивило, поскольку в большинстве подобных ситуаций, в которых ему доводилось участвовать, он имел дело исключительно с мужчинами[114]. Впрочем, тлинкиты отличались от большинства североамериканских индейцев и тем, что у некоторых из них была растительность на лице, а у кого-то даже бороды[115].

Вильмовский некоторое время наблюдал за аанкхааву. Вождь, должно быть, пользовался огромным уважением соплеменников, поскольку стоило ему открыть рот, чтобы что-то сказать, как все вокруг умолкали[116]. Когда аанкхааву заметил пришельцев, он дружелюбным жестом пригласил их подойти ближе.

— Я — Сидящий-Высоко, хотя ношу и имя, которое дали мне белые, — Чарли Джонс, и я шестой Шейкс тлинкитов[117], — произнес он на безупречном английском. — Будьте гостями клана Каах'ади, хотя времена, как видите, неспокойные. Впрочем, то, что я хочу вам сказать, может коснуться и вас. Прошу, садитесь.

Томек и остальные заняли указанные места. Новицкого распирало любопытство после слов вождя, однако, зная немного обычаи местных, он не решался непрошеным вступать в разговор.

— Те люди, что приплыли к нам на рассвете, — наши братья с другого берега озера. Они нам особенно близки. Многие женщины из их клана родом из нашего, и наоборот. Прошлой ночью на их деревню было совершено жестокое нападение, все поселение сожгли, а часть женщин увели. Многие мужчины погибли, а тех, кто оказывал сопротивление, подвергли жестоким пыткам, — говорил вождь Чарли Джонс, стараясь сохранять спокойствие.

При словах о пытках Томек, Новицкий и Красный Орёл многозначительно переглянулись. Уже второй раз за последние два дня они сталкивались с подобным проявлением жестокости, к тому же в одной и той же местности.

Чарли Джонс на мгновение отыскал кого-то взглядом среди собравшихся и, найдя, подозвал ближе.

— Пусть моя сестра, Мэри Уиллард, говорит. Пусть она расскажет моим белым братьям то, что рассказала мне.

Индианка, поначалу немного смущенная публичным выступлением, особенно перед незнакомыми белыми людьми, коротко, но в деталях рассказала о событиях последних часов.

— Это случилось вскоре после часа, который белые называют полночью. Все в нашем клановом доме уже спали, — говорила она на хорошем английском. — Я не спала, потому что моему сыну последние несколько дней снились тревожные сны. Внезапно за стеной предупреждающе залаяла одна из наших собак, через мгновение к ней присоединилась вторая, а затем и остальные. Еще через миг я услышала винтовочный выстрел и собачий визг. Почти в тот же момент я почувствовала запах гари. Но он шел не от огня, горевшего в нашем доме. Несколько человек тоже проснулись. Поначалу мы не понимали, что происходит, но когда пламя начало охватывать стены нашего дома, а снаружи все чаще стали раздаваться выстрелы, я поняла, что это коварное нападение.

Мэри Уиллард прижала ладонь к груди, пытаясь сдержать подступающие рыдания. Она совладала с собой и продолжила рассказ:

— Мы выбежали наружу. Я держала сына на руках. Он очень громко плакал. Другие матери были в таком же положении. Со всех сторон раздавались выстрелы, хотя не было видно, кто стреляет, и в темноте я то и дело спотыкалась о лежащих на земле или молящих о помощи. Все клановые дома пылали. Мне удалось заскочить в один из буреломов на краю деревни. Я прижала сына к груди и, зажимая ему рот, смотрела, что происходит в деревне. — Она на мгновение умолкла, вытирая слезы, катившиеся по щекам. — Выстрелы не смолкали, но через несколько мгновений я увидела убийц. Они вошли в деревню с трех сторон. Их было много, очень много, а наших мужчин в деревне — всего несколько, потому что накануне большинство ушло на охоту. Я видела, как одного из наших схватили и повесили с раскинутыми руками на деревьях. Потом его жгли горящей веткой. Я видела, как они отлавливали молодых женщин. Мы не нашли их тел. Эта охота на моих братьев и сестер длилась для меня целую вечность. Я видела их лица. Я слышала их язык, хотя и не понимала слов. Это были белые, белые чудовища из рассказов старейшин нашего клана.

— Достаточно! — прервал ее вождь. — Моя сестра и ее люди и так пережили слишком много…

А затем, обращаясь ко всем, он громко крикнул:

— Знает ли кто-нибудь из моих братьев язык белых, совершивших это злодеяние?

Чарли Джонс обвел взглядом всех собравшихся в клановом доме и крикнул еще раз, на этот раз громче:

— Знает ли кто-нибудь из моих братьев язык белых, совершивших это злодеяние?!

На повторный призыв у одной из стен поднялась худая, морщинистая рука, принадлежавшая столь же худому старику, укутанному в плед. Плотную ткань украшал отчетливо видный символ орла.