Приключения Петьки Зулина - Георгий Анатольевич Никулин

— Это пленные с войны. Наши им велели сдать оружие, а «союзнички» и белые им наговорили: «Отдадите винтовки, не выпустят вас большевики, а сдадут Австрии, где вам расстрел, как изменникам своей родины». Английский и французский командующие позвали чехословацких командиров в Челябинск, да и подкупили их, чтобы вместе с контриками воевали против большевиков. Только и среди чехословаков есть большевики, а ихние солдаты и верят и не верят большевикам и мечутся…

Тут запас Петькиных знаний иссяк, и он замолчал, украдкой вытерев пот.

— Стало быть, не верят нашим и мечутся, как кобель в мешке, а другим это на руку…

«Кобель в мешке», — Петька посмотрел на старика. «Уж этот дед скажет…»

— Ну, ладно, пойти обед промышлять. Надо утку стрелить, — сказал старик, поднимаясь с порожка.

Дед вынес из сторожки свою шомполку[120], сдул пыль с курков, выгреб пальцем из стволов паутину. Шомполка была заряжена с осени. Дед не любил зря расходовать порох и пистоны[121] и с этим зарядом прятал свое ружье от карателей. Он спустился к воде, сел в стружок, переплыл реку и ушел в черемуховые заросли, над которыми перелетали стайки диких уток.

Петька остался на берегу и ждал выстрела. Теперь дед, наверное, подкрадывается к уткам на озерке, но выстрела не было. Ждать надоело, сидеть без дела было невыносимо, и тут Петька увидел прислоненное к сторожке удилище и решил рыбачить.

Река выглядела по-старому. Так же перекатывались камешки на дне, течением несло пену и вода завивалась в мелкие водовороты. У берега крутились стаи мальков, заплывающих на красный плитняк[122], где глубины оставалось меньше вершка. Рыбешки блестели на солнце; они гонялись за невидимым кормом, и вся суета мальков напоминала игру в пятнашки. Ельцы клевали хорошо. Петька навязал на леску два крючка и рыбачил на донку, без поплавка, угадывая клев по дрожанию лесы. Он выдергивал сразу по две рыбешки, но на душе все же было невесело.

Он вспоминал, глядя на черемуховые заросли, как ладно они с ребятами придумывали когда-то устроить там колонию «необитаемого острова». Припомнились и пироги, начиненные черемуховой кашицей.

— Эй, чудак-рыбак! — окликнули сзади.

Обернувшись на голос, Петька радостно вскочил на ноги.

— Эдька, где ты был? Я вас искал! Никого из ребят нет… А помнишь, на острове собирались жить, как на необитаемом, охотиться, рыбачить. Давайте теперь…

— А есть чего будем?

Вопрос Эдьки охладил Петьку.

— Рыбачить будем…

— А хлеб где возьмем? Слушай-ка лучше, только смотри никому не говори, мы после боя собирали трофеи, — зашептал Эдька. — Их надо переправить на остров и передать партизанам. Пойдем, я тебе покажу.

По дороге ребята рассказывали друг другу, какие у них были бои. Бои около станции сильно уступали городским событиям, приукрашенным Петькой, но зато тут ребята достали из оставленного в тупике вагона саперные лопаты, топоры, набрали гранат и патронов, широких, как кинжалы, штыков, была даже винтовка, но ее закопали в лесу и не решились вынимать.

Завод был закрыт и заколочен наглухо, но ребята лазали по всем закоулкам.

Эдька показал под котельной целый склад трофейного имущества.

«Вот это здорово! Это не шрапнельные пули да осколки собирать», — подумал Петька и больше не заикался о необитаемом острове.

Когда Петька и Эдька вернулись к сторожке, приплыл дед. Голова его была замотана рубашкой, ни уток, ни ружья с ним не было.

— Не ладно мне, ребятушки; нету фарту на охоту! Лежу я, — рассказывал дед, — и жду, когда утки сплывутся, и долго лежал, — все не сплываются. Потом наускоре[123] сгрудились, — может, нашли какую жирную лягуху, я и стрелил. Меня ровно бы на воздух вздынуло и все в глазах померкло. До этой поры лежал. Голова болит, хватил рукой — на пальцах кровь. Убился, думаю, вдруг помру! Такое меня опять сомнение взяло, что в глазах помутилось. Но превозмог себя, из лужи водой помылся, исподней[124] рубахой голову завертел и пошел. Уток битых не оказалось, а стволы залетели куда-то, так и не нашел. В голове-то, знайте, все гудит и гудит.

За черемуховым островом течение стихало; в его конце глубокая заводь дремала, окруженная деревьями и покрытая листьями кувшинок. Тут много плескалось рыбы. В заводь, конечно, не заходили быстрые ленки, хариусы и таймени, но окуней и щук тут должно было быть достаточно. Сюда, на дальний конец острова, на дедовом стружке ребята постепенно перевозили все, что было собрано после боев.

— Когда белые приехали на лесопилку, — рассказывал Ильюшка, — им тоже было охота попасть за реку, а дед сказал, что лодок у него больше нет. Вот, говорит, струг, на нем плаваю один, — вдвоем, пожалуй, утонешь. Посмотрели беляки на струг и сказали: «Душегубка». Чего они понимают! Смотри, какой ладный стружок!

Ильюшка разгонял лодку, ловко поворачивал ее длинным двухлопастным веслом или выскакивал на струю и, усиленно гребя против течения, удерживался на одном месте.

Чтобы не возбуждать подозрений частыми рейсами, ребята говорили, что затеяли игру в переселенцев на остров.

— В самом деле, надо привезти досок да построить дом, — предложил Петька. — Дом тоже может кому-нибудь пригодиться.

— Теперь не так легко набрать дощечек на балаганчик[125], все подобрали иностранцы, — показал Эдька на оголенные склады.

Лето по своему началу обещало быть очень интересным для Петьки, но судьба была против него. Пришло письмо, в котором сообщали, что отца арестовали.

Мать страшно встревожилась и заторопилась в город.

Глава 8. Настоящий сыщик

Отец не возвращался. Мать часто сидела в каком-то оцепенении, забывая работу на коленях и о чем-то сосредоточенно думая. Она ничего не говорила, но Петька сам понимал ее волнение.

— Мама, помнишь, я играл в спектакле, так сколько времени там отца-то не было. Потом вернулся ведь, так и папа к нам приедет, — пытался утешать Петька.

Мать сильно изменилась. От углов губ опустились горькие складки, под глазами и на лице появились морщинки; волосы ее совсем поседели, гладкая прическа с прямым пробором охватывала белый лоб. Ее простое темное платье стало ей слишком просторно. Она боялась, что Петьку горе скует так же, как и ее, и говорила:

— Пойди поиграй, Петя, может быть, завтра придет письмо.

Они ждали писем от отца и в то же время боялись получить весть о его гибели.

Только у Королька Петька забывал семейное горе.

Ребята играли в «сыщики