Приключения Петьки Зулина - Георгий Анатольевич Никулин

Глава 7. Новый переворот

Приближалось лето. В городе на стенах зданий начали затирать «оспу» — щербины, выбитые пулями в штукатурке. Новая власть налаживала жизнь, но за видимым спокойствием нарастали события, тревожащие отца.

Приходил он домой поздно, усталый и измотанный заседаниями. Был голоден, но, забывая о еде, начинал рассказывать матери о том, что угрожает молодому советскому государству.

Чтобы мать поняла, он должен был часто делать отступления, приводя, как историческую справку, события прошлого года.

— Есть основания предполагать, что в Новониколаевске[117] создан центральный штаб офицерских организаций по борьбе с советской властью в Сибири, — проговорил отец, покашливая. — У нас может оказаться разветвление этого эсеровского детища.

— Искать! — мгновенно решил Петька.

— Почему эсеровского? — спросила мать.

— Ты удивляешься? Но карты теперь открываются быстро. Эсеры считают себя «правительством социалистическим», а сами, связавшись с офицерскими организациями, тайно пробрались во Владивосток под защиту японцев. Жаль, что Томский Совет депутатов, распустив Думу, не арестовал эсеров.

— Какую Думу? — спросила мать. И отцу пришлось вернуться к прошлогодним делам, когда в конце 1917 года в Томске зашевелилась группа сибирских «областников»[118] и под руководством эсеров созвала чрезвычайный съезд Сибири, постановивший о созыве Сибирского учредительного собрания в марте 1918 года. До того времени «во имя спасения Сибири» областники создали временную «общественно-социалистическую власть» — Сибирскую Областную Думу. Сразу же и выяснилось, что Дума-то ставит своей главной задачей «завоевать народам Сибири законную и независимую от большевиков власть».

— Тут уж Совету ничего другого не оставалось, как разогнать зарвавшихся, — говорил отец. — Но ты смотри, в марте высадились интервенты в Архангельске, пятого апреля Япония и Англия ввела своих солдат во Владивосток. Это же делается по одному плану.

И еще отца, как железнодорожника, очень сильно волновали непомерно растянувшиеся эшелоны корпуса, сформированного из военнопленных чехов и словаков для отправки на фронт. Этот корпус в пятьдесят тысяч солдат после заключения советским правительством мира с Германией и Австрией направлялся во Францию, через Сибирь и Владивосток, для продолжения войны на Западном фронте.

Корпусу в России делать было нечего. Советское правительство не возражало против отправки, требовало только сдачи оружия. Не было большой беды в том, что эшелоны чехословаков двигались медленно. Но их вооруженные отряды оставались на каждой станции. Железная дорога попадала под их контроль, и они уже начинали диктовать, каким поездам двигаться, каким обождать.

Это происходило тогда, когда Сибирская магистраль напряженно работала, доставляя Питеру и промышленным районам все необходимое.

Многие считали, что не стоит расстраиваться временными затруднениями. Уйдут чехословаки, и дорога освободится, но отец боялся, что это может привести к серьезным последствиям.

Он говорил, что надо все силы рабочих поставить на охрану дороги, а эшелоны чехословаков пропустить с курьерской скоростью.

Советская власть во Владивостоке продолжала существовать до конца июня, но при поддержке интервентов начались выступления внутренней контрреволюции, мечтающей о свержении Советов.

Сформированные в Маньчжурии, вооруженные японским оружием и оплачиваемые французами белогвардейские отряды Семенова и Калмыкова начали нападать на советскую землю.

Часто в городах вспыхивали белогвардейские мятежи, которые подавляла Красная гвардия, теперь уже имеющая опыт и вооруженная пулеметами. Дело доходило до того, что заседания Советов охранялись усиленными отрядами красногвардейцев.

Кое-где делались попытки разоружить чехословацкие эшелоны, и это опять сопровождалось стрельбой. Потом Советы начали переговоры с чехами, а они тем временем подтягивали свои силы.

Внезапно снова в городе защелкали выстрелы. В этот раз события застали Петьку на улице, и он услышал над головой пение пуль.

Бежали мужчины, бежали женщины, роняя по пути покупки и кошёлки. Зеленая одноколка, гремя колесами, мчалась во всю прыть маленькой лошаденки, которую неистово стегал парень в военной рубахе и распахнутой шинели.

— Докладай комиссару. Подымайте полк! — крикнули вслед парню.

По красногвардейцу стреляли из чердачных окошек. Но пули летели мимо, чиркали по мостовой и, поднимая облачка пыли, ударяли в заборы, в стены домов, в стекла. Как говорили привычные ко всему жители, — «по улице пошел рикошет».

Петька встречал новые события вооруженный хорошей, очень сильной рогаткой и шрапнелинами от снаряда. Он заметил человека, стрелявшего парню в спину, и не прочь был принять участие в схватке.

«Эх, залеплю же я тебе!» — решил Петька. Он растянул рогатку и пустил шрапнелину, но она попала в крышу. Второй выстрел был удачнее: в чердачном окне звякнуло стекло. Стрелявший отпрянул от окна и больше не показывался.

Парень ускакал.

Петька огляделся. Освещенная солнцем улица совершенно опустела и без прохожих сделалась необычайно широкой.

На Петьку посыпались крошки кирпича: в угол дома ударилась пуля, и над своей головой он увидел ямку. Вторая пуля щелкнула у ног по мостовой, и он понял, что это не случайно: стреляли в него.

Петьке захотелось сжаться в маленький комочек; он оглянулся, ища спасения, секунду помедлил, потом вскочил и бросился бежать.

Так быстро Петька еще никогда не бегал. Захватывало дыхание, из-под ног исчезала земля, казалось даже, что ногами он перебирает не двигаясь с места, но мимо неслись калитки, заборы и окна домов. Значит, он летел с невероятной скоростью, а пули обгоняли Петьку и свистели вдоль улицы.

Опомнился Петька только дома. Он пожалел о том, что прибежал: на улицу его больше не выпустили. Вечером отец рассказал Петьке, что подстрекаемые Антантой чехословаки подняли мятеж, а когда к городу подошли их эшелоны, белые вылезли из щелей и, ободренные появлением нового союзника, пытались захватить власть в свои руки.

Отец, говоря о событиях, не забыл отчитать Петьку за беготню по городу и под конец воскликнул:

— Ну, а вас-то, как только стихнет, отправлю на лесопилку.

— Кто нас пустит? Поезда не ходят, а если и уедем, так тут все разворуют до нитки. Не поедем никуда, — спорила мать.

— Подожди, — чего ты кипятишься! На дачу ехать надо? Надо. Так вот и поедешь. Что касается учения, то все равно он всю зиму провел без толку. Теперь там тоже есть школа, и если застрянешь на зиму, — ничего плохого не произойдет.

Многие жители предусмотрительно освободили подполья в своих домах, однако затяжного боя не случилось. Красногвардейский отряд стойко сопротивлялся, но белочехословаков было во много раз больше. Ревком, избегая напрасных потерь и щадя население, приказал красногвардейцам отступить и сдать город.

Войска захватчиков вошли с оркестром. Вызывая зависть мальчишек, впереди оркестра выступал маленький барабанщик и бил в огромный барабан, укрепленный на спине