Приключения Петьки Зулина - Георгий Анатольевич Никулин

прошло и нескольких секунд, как он хлопнул себя по лбу, выхватил из кармана кусок мела и крупными буквами написал вокруг лужи единственное слово — «месть». Мягкий знак не уместился на столе, и его пришлось перенести на плиту.

После этого Королек, совершенно удовлетворенный, поднял воротник, ссутулился, выскользнул за дверь и побежал рассказывать Петьке о своем похождении.

— Не стоило пачкаться, — сказал Петька. Королек надулся и больше не возвращался к этой теме.

Через два дня бывший директор на своем уроке сказал:

— Вот, товарищи-ученики, у меня на кухне кто-то напроказничал. При этом он написал одно лишь слово и то сделал ошибку. Видимо, завзятый двоечник.

— Неправда, — вспыхнул Королек. — Там не было ошибки!

— А откуда ты знаешь?

Королек понял, что выдал себя с головой, но отступать было поздно, и он, не обращая внимания на Петькино шипение, продолжал:

— Я сам видел.

— А кто писал? — вкрадчиво спросил историк.

— Не скажу, — твердо ответил Королек.

Класс шумел, учитель поднял руку и громко сказал:

— На кухне кто-то разлил молоко и написал тут же на столе «мест». Королев утверждает, что тут нет ошибки, а вам всем известно, что слово «месть» пишется с мягким знаком.

— Неправда! Мягкий знак был написан на плите! — крикнул Королек, весь залитый горячим румянцем.

— Гм, хорошо, — сказал зав, — может быть, я не разглядел. Тогда пусть Королев скажет, кто писал.

Класс опять зашумел, а Королек промолчал.

Зав[111], продолжая урок, интересно рассказывал о рыцарях (Петька даже записал новый девиз: «Разя врага, забрало подымай»). После звонка зав снова обратился к Корольку и сказал:

— Может быть, по современной морали считается хорошим делом покрывать дурные поступки товарищей, но и сейчас, я полагаю, непохвальна трусость, мешающая сознаться в собственной вине.

— Вины нет. Я это сделал! — неожиданно крикнул Королек. — Больше вам книжки не отбирать.

Возмущенный зав ушел, а Королька окружили ребята.

— Слушай, выгонит он тебя!

— Не выгонит; это ему не старый режим, — уверил ребят Королек.

— Ныле тоже отплатить надо, — сказал Петька, не желая отставать от товарища.

Они пришли к церковному дому, где жил Ныло. По законам индейцев, свидетелей мести не должно было быть, но ребята отправились вместе, чтобы Петька мог «изучить обстановку». Тут ведь были не прерии, где действовать неизмеримо проще: по улице проходили люди, высокий забор огораживал двор, и самое главное — за забором по двору бегала злая собака.

Собака разрушила все надежды. Ребята притаились за углом палисадника и, перешептываясь, пытались найти выход из создавшегося положения. Петька гордо отверг несуразное предложение Королька — разбить снежком стекло в окне и убежать.

— Никто не поймет, что тут месть, — сказал Петька, — а поймают — жиганом назовут. — Он был уже склонен отказаться от всего и уйти, когда к воротам неожиданно подъехала кошевка, запряженная тройкой. Тотчас, словно только и ждали кошевку, во дворе послышались шаги, из калитки вышел человек в кавалерийской куртке и в галифе с кантами[112]. Следом за ним показался Ныло, в серой ряске, с непокрытой головой.

— Полк «пресвятые богородицы» — хорошо будет звучать, — сказал военный и улыбнулся, открыв сплошной ряд золотых зубов.

Петька вздрогнул. Что-то напомнили ему эти зубы.

— Извините, батюшка, за скромность даяния. Это для начала, потом будет больше, — продолжал военный.

— Всякое даяние есть благо, и доллары тоже, — елейно улыбнулся Ныло, как улыбался недавно, уговаривая учить слово божье и тем привлечь на себя благодать господню.

Лошади сразу взяли с места и понеслись; попик моментально закрыл калитку и исчез.

В бородатом кучере, нахлобучившем меховую шапку на глаза, Петьке тоже было что-то знакомо, но что?

— Это кошевник[113], — прошептал Королек.

— Нет! — воскликнул Петька. — Это жандарм со станции, и кучером у него Пронька. Ей-богу!

Забыв о мести попу, Петька выскочил из своего укрытия и побежал, но кошевка уже скрылась. Королек едва поспевал за Петькой. На перекрестке улиц они потеряли след. Кинулись в одну сторону, потом в другую и снова ничего не обнаружили.

Запыхавшиеся ребята прибежали к дому Королька. Продолжать преследование кошевки было явно бессмысленно. Петька зашел к приятелю и непременно хотел рассказать об этом случае вернувшемуся домой Панко.

— Это тот ротмистр, который на станции жил, — утверждал Петька. — Я его видел, когда он обыск делал у нас.

— Много может в городе прятаться таких, — довольно равнодушно соглашался Панко. — Мы вон сколько офицеров под честное слово освободили. Арестовывали да освобождали, а они норовят в спину стрелять.

— Да ему Пронька доносил. Пронька и сейчас у него служит кучером, — горячился Петька.

— А-а, возьмем на заметку. А чего они говорили?

— Про богородицу чего-то и про доллары…

— Ну, «богородица, дево, радуйся»[114] — это дело поповское, а вот доллары-то уж не «союзники» ли дают на борьбу с советской властью? Тут может быть дело серьезнее… Недаром враги революции зашевелились и нападают из-за угла на депутатов Совета и коммунистов, — сказал Панко.

— Простых рабочих и тех убивают, — добавил отец Королька.

Он ходил теперь с наганом[115] и ребятам не велел вечером высовывать нос на улицу.

В городе, никогда не страдавшем недостатком бандитов, теперь появились еще кошевники. У Петьки было определенное опасение, что его поймают, раз Пронька и ротмистр разъезжают в кошевке.

На охоту кошевники выезжали в сумерки. Эти «ковбои» ездили на тройках, набрасывали на выбранную жертву аркан и увозили. Нередко можно было слышать стрельбу вслед зловещей кошевке. Кошевники проносились через город и на окраине запутывали свой след.

Одна из таких перестрелок застала Петьку на главной улице. Люди хлынули в подъезды и ворота, Петьку прижали носом к холодной каменной стене, и какая-то старушка шамкала над ухом: «Петлями ловят, антихристы».

Узнав, что спастись от кошевников можно, лишь быстро перерезав аркан острым ножом, Петька ежедневно точил на бруске свой перочинный ножик и носил его открытым. Это привело к тому, что однажды он наколол руку, а в другой раз прорезал карман пальто. Был еще один спасительный прием, и Петька с Корольком в нем тренировались: один набрасывал петлю, а другому в это время нужно было локоть прижать к голове. Тогда петля не могла задушить, а тут уже делай, что хочешь. Хочешь, обрезай аркан, хочешь, стреляй в кошевников, а хочешь — бери их в плен.

— А если кидаться головой в снег, это тоже поможет, — сказал Королек.

— Ну да, — возразил Петька, — кошевников не узнаешь, пока они тебя не заарканят, а каждой встречной подводе я кланяться не хочу.

Кошевников вылавливала городская милиция[116],