Приключения Петьки Зулина - Георгий Анатольевич Никулин

Так белочехословаки совместно с белогвардейцами заняли всю Сибирскую железную дорогу от Тихого океана до Волги, захватив города от Уфы и Самары до Владивостока. Этим обеспечивалась переброска войск интервентов с Дальнего Востока в Сибирь и за Урал.

Вскоре оккупанты, кроме Владивостока, захватили Архангельск, Мурманск, Одессу, Баку. Четырнадцать стран участвовали в оккупации. Интервенты нацеливались на захват Москвы и срыв Брестского мира.

Бóльшая часть России находилась у врага, положение было очень тяжелым.

Покинуть город можно было только по специальному разрешению коменданта. Иван Петрович с фуражкой в руках стоял в комендантской перед столом. Не глядя на него, молодой человек в защитной гимнастерке что-то писал на бумаге. Ему было жарко. Он оттопыривал верхнюю губу с усиками вроде зубной щетки, пренебрежительно морщился и пропускал мимо ушей доводы Ивана Петровича.

Ивану Петровичу показалось, что это был сын местного колбасника чеха.

— Вы уходить, — сказал писарь.

— Вы понимаете, мне необходимо увезти на дачу ребенка.

— Я понял все. Я все понимаю, вам не буду много раз говорить, вы уходить!

— Не имеете права задерживать меня в городе…

Рука с пером взмахнула в воздухе, усики на губе ощетинились, писарь вскочил и заорал:

— Пошел вон! Ты меня не учить. Я чешский комендант, могу вас расстрелять, могу помиловать. Уходить или я арестую вас.

Он кричал, называя себя комендантом, хотя был только писарем.

В партийном комитете считали, что Иван Петрович, как фигура малозначительная, известная только беспартийной профсоюзной работой, может оставаться на легальном положении, что важно было для связи с подпольщиками, а Панко вынужден был скрываться, чтобы не попасть в руки контрразведки. Петька слышал, как он перед уходом из дому сказал:

— Все лезут «спасать Россию», а сколько их, этих спасителей, и «всероссийских правительств!» Хватит ли пальцев пересчитать!.. Западно-Сибирский комиссариат в Омске — раз; прежний омский «областник» Дербер во Владивостоке организовал свое правительство — два; в Забайкалье Семенов орудует при помощи японцев — три, даже управляющий Восточно-Китайской железной дорогой генерал Хорват от других не отстает и свое «всероссийское правительство» организовал на станции Гродеково — четыре; самарская учредилка — пять!

Загнув все пальцы и сжав кулак, Панко погрозил:

— Ну, погодите же!! — И, усмехнувшись, поглядел на Петьку. — Столько правительств и вся офицерская белогвардейщина, и чехословацкие и японские войска, и английские, и американские, и французские, итальянские войска, и разные другие вплоть до греков, и на юге России немцы и целая свора атаманов, и все против большевиков! Значит, большевики — сила! А? Значит, с большевиками народ!

Белые поспешно отменяли законы советской власти о национализации земли и предприятий. Упраздняли земельные комитеты, а предприятия возвращали владельцам. Белые восстановили даже губернаторов, и снова официальным гимном стало «Боже, царя храни».

Ликвидировав все декреты свободы, распустив Советы депутатов, белогвардейщина начала кровавую расправу с рабочими. Вслед за Панко пришлось скрываться его отцу. Оба они не могли показаться в своих мастерских, где работали, — их бы схватили и расстреляли.

Для Королька и Любки наступили черные дни. Сбережений не было никаких, Панко отдал матери пособие, полученное от подпольного комитета, но этого было мало. Мать ходила по чужим людям стирать, а Королек искал заработка, чтобы помочь матери и сестренке. Из подвала их пока не выгнали, и это было хорошо.

Иван Петрович две недели обивал пороги разных комендатур и учреждений, прежде чем отправил семью. Брать багаж не разрешалось. С большой неохотой Вера Николаевна уехала с Петькой на лесопилку.

Их прибытие было не радостным. Все были напуганы событиями и разгулом захвативших власть белогвардейцев. Завод был остановлен. Интервенты не собирались строить новых железных дорог, и им не нужны были шпалы.

Не слышно было обычного визга пил, шума самотасок[119], вагонеток и грохота сбрасываемых с эстакады досок. Над поселком нависла тяжесть новой власти, проводящей аресты: чистили поселок от «неблагонадежных» и искали участников недавнего боя с чехами у станции.

Забрали дядю Васю, и тетя Настя плакала все дни.

Арестованных увозили в город, заполняли тюрьмы и подвалы домов. Иных подолгу держали в наглухо закрытых товарных вагонах на запасных путях станции, многих расстреливали, не довезя до города.

Лесопилка стояла обособленно от поселка, но и здесь однажды в каждом доме побывали с обыском: тут жили рабочие. Всю ночь искали оружие, но ничего не нашли.

На рассвете представители новой власти отправились на завод. Тяжелые сапоги загремели по доскам, шаги гулко раздавались в стенах пустого корпуса. Голуби, живущие под крышей распиловочного цеха, шумно трепыхали крыльями и кружились около гнезд с птенцами, уже оперенными, но еще не умеющими летать и сохранившими на крыльях желтый пух, свалявшийся в ниточки. «Гости» вскидывали ружья, гремели выстрелы, подстреленные птицы падали. Наполняя сумки, «охотники» удивлялись, почему никто до них не пользовался столь шикарной «королевской» охотой.

«Стрелки» приезжали еще раз, но в цехе не осталось ни одной птицы. Светилась крыша, пробитая пулями и дробью, на полу валялся околевший от голода птенец.

В таком запустении застал Петька некогда шумный и опрятный цех.

Никто не купался в реке, никто не попадался навстречу, даже девчонок и малышей не было видно. Петька почувствовал себя одиноким и решил найти ребят немедленно или уехать обратно.

Петька добрел до береговой сторожки на лесной бирже, где жил старый караульщик Пахомыч. У него было темное, морщинистое, свирепое лицо. Всем он угрожал одним словом: «Стрелю». У него и на самом деле на стенке висело заряженное ружье. Но внезапно на страшной роже открывались светлые-светлые глаза, в них виднелось такое добродушие, что никто не верил угрозам караульщика.

Пахомыч сидел на пороге открытой двери и внимательно смотрел на другой берег реки.

— Здравствуй, дедушка.

— А-а, Петька!

— Ты не видал наших ребят?

— Седни не видел. А ты как от них отбился?

— Да я только приехал.

— Откудова?

— Из города.

— Из городу, говоришь? — старик оживился, перевел глаза на Петьку. — Отец твой, поди, приехал? Надо бы с ним потолковать…

— Ему пропуск не дали.

— Служить у белых остался или как?

— Нет, просто не дали пропуск.

— О нем хорошо вспоминают…

Старик достал трубку и кисет, закурил, задумался, а после спросил Петьку:

— Ну, а ты чего скажешь? Как у вас там воевали?

— В этот раз мало стреляли, а вот в первый-то раз в наш дом два снаряда попало. Ей-богу!

— Чехи эти откудова взялись?

Вопрос остановил Петьку, собравшегося развернуть перед дедом красочную картину событий и описать свое участие в них.

Надо было