9 дней в «Раю», или Тайна императорской броши - Рафаэль Тимошев

— Просто — «Ротмистр», — быстро сказал Листок.

— Про-сто — «Рот-мис-тр»… — медленно, по слогам, не то запоминая, не то издеваясь, повторил мужчина. И вдруг беспричинно, как уличный дурачок, рассмеялся: — Ах да, «Ротмистр»! Что ж, до следующей встречи!

Листок, несколько пораженный переменой гостя, машинально кивнул:

— До следующей… господин «Журналист»!

* * *

Встреча оставила на душе неприятный осадок. Как вышло, что бухарестский репортеришка показал себя на голову выше и профессиональней его, некогда ротмистра Губернского жандармского управления и офицера контрразведки Кавказской армии? Можно, конечно, объяснить все «первым блином» — опыта работы с зарубежной агентурой у него все-таки не было, это первая встреча с реальным агентом. Но и для осторожного и не в меру насмешливого «Журналиста» встреча, он уверен, была первой, вынужденной… Или не первой? Что, если это профессиональный агент? Что, если со вступлением Болгарии в войну на стороне Четвертного союза ее посланник в Румынии сдал всех агентов Кюрца и его самого в придачу? А на встречу с новым представителем штаба русского фронта явился опытный австрийский или германский шпион? Неслучайно же он вел себя столь настороженно с русским офицером, находясь на территории Российской империи! Черт бы его побрал! Определенно необходимо довести до сведения Бренделя! Как бы враг не затеял опасную игру! Хотя… Брендель и сам сумеет разобраться, что к чему…

И тут Листок похолодел — уж не подсунул ли «Журналист» пустую табакерку? Портсигар должен быть со «вторым дном»; если под папиросами ничего, то… лучше застрелиться!

Он выхватил из кармана футляр и торопливо прошел к письменному столику. Открыв крышку портсигара, сковырнул канцелярским ножом пластину с зажатыми резинкой дешевыми папиросами и… выдохнул — внизу покоилась аккуратно сложенная бумажная гармошка. Развернул — чистая! Донесение писалось, конечно, специальными чернилами… А если реально «чистая», без шифрованной записи? Все может быть… Но выяснить это возможно только в Бердичеве…

Алексей Николаевич вернул папиросы на место и захлопнул крышку. В раздумьях побарабанил пальцами по барельефу с крепостной стеной. Отчего-то стало совсем невесело. Выходило, все, что от него требовалось, — встретиться с агентом и получить дурацкий портсигар. А привезя его в штаб, вновь отправиться в Одессу и ожидать, когда наглый румын соизволит заказать номер в гостинице «Лондонская»… А тем временем — война… Обидно и мерзко! Нет! Определенно необходимо потребовать обязанности, соответствующие штаб-офицеру управления генквара фронта!

* * *

Однако требования, столь прочувственные в Одессе, Брендель выслушал совершенно бесстрастно. Его отношение к ним обнаружилось лишь после продолжительной паузы, когда, точно заговоривший памятник, он неспешно, но назидательно произнес:

— Искренне понимаю вас, Алексей Николаевич… Однако ни вам, ни мне не дано решать, чем нам следует заниматься!

И помолчав:

— Тем не менее обещаю — о ваших наклонностях его превосходительству доложу…

Ждать ответа долго не пришлось. Уже на следующий день подполковник объявил:

— Переданная «Журналистом» информация, Алексей Николаевич, подтверждается другими источниками. Сомневаться в добросовестности Кюрца, как видите, пока оснований нет. Что же до вашей просьбы — Михаил Константинович считает ваше нынешнее положение необходимым.

Неожиданно Брендель сменил тон с официального на доверительный:

— От союзников, Алексей Николаевич, поступила настоятельная просьба помочь Сербии. Она, как вы знаете, находится в критическом состоянии. Ее армия австрийцами и болгарами вытеснена в Албанию, англо-французские войска отброшены в Грецию, к Салоникам. Посему скоро следует ожидать нашего наступления, и фронту остро необходимо знать о стратегических резервах Австро-Венгрии и Германии на этом направлении. Так что, Алексей Николаевич, возвращайтесь в Одессу и при очередной встрече с агентом добейтесь полного понимания требуемого. Соответствующие инструкции Кюрцу вы уже передали…

То, о чем упомянул Брендель, было связано с планированием русским командованием последней в кампании 1915 года наступательной операции. Осуществление ее предполагалось силами Юго-Западного фронта, и хотя времени на подготовку явно было недостаточно, начало операции было назначено на 6 декабря.

К тому времени прошло еще несколько встреч «Ротмистра» с «Журналистом». Последняя — за несколько дней до начала боевых действий. Трудно сказать, насколько переданная им информация помогла в планировании предстоящих боевых действий, только исход операции был весьма удручающим — около 50 тысяч безвозвратных потерь и ни одной достигнутой цели. И во многом по причине особой позиции союзников.

Для отвлечения внимания противника от Сербии в ноябре 15-го года Верховным командованием была сформирована новая 7-я армия генерала Щербачева в составе четырех пехотных и одного кавалерийского корпусов, предназначенных для вторжения в Болгарию через Румынию. Однако этому замыслу воспротивилась Румыния, все еще колеблющаяся между Тройственным союзом и Антантой. И тогда Ставка предложила союзникам осуществить совместное наступление десятью русскими корпусами на Будапешт через Карпаты и десятью англо-французскими через Салоники. На сей раз, опасаясь усиления России на Балканах, этому воспротивились Лондон и Париж. В штабе Верховного командования стали лихорадочно рассматривать высадку русского десанта на болгарский берег Черного моря, но и это было решительно отвергнуто морским ведомством из-за обычных в декабре штормов в прибрежной акватории и наличии в Черном море германских морских сил. Оставалось одно — наступление Юго-Западного фронта, усиленного 7-й армией Щербачева, в направлении реки Стрыпы. Но — то ли из-за просчетов в планировании операции, то ли по причинам недостаточного учета погодных условий и данных разведки, — выйдя на условную линию по реке, войска увязли в мокром снегу и, наткнувшись на ожесточенное сопротивление подошедших вдруг резервов австро-германского командования, вынуждены были, неся тяжелые потери, остановиться. Наступление захлебнулось, и 26 января начальник штаба Ставки генерал Алексеев операцию прекратил.

Это известие ротмистра Листка застало в Одессе. Очередная неудача русской армии произвела тягостное впечатление. На фронтах гибли русские, а он занимается неизвестно какой ерундой на задворках войны!

От мрачного безделья Листок часами бродил по улицам города, всматривался в угрюмые лица одесситов, вслушивался в базарные сплетни Привоза, суетный шум порта, смачную ругань ломовых извозчиков… Внешне мирная атмосфера южного города только усиливало гнетущее чувство бессмысленности его нахождения в нем. А еще омерзительное ощущение косвенного причастия к трагедии на Стрыпе — его, офицера разведывательного отделения штаба Юго-Западного фронта!

Особенно раздражало бездействие. После последней декабрьской встречи от Кюрца несколько месяцев не было ни слуха ни духа. Да и штаб Юго-Западного фронта, казалось, пребывал в ступоре. Лишь в начале марта 16-го года появились первые признаки оживления. Листок был вызван в Бердичев, где его портсигар снабдили новой шифровкой и вновь строго наказали внушить агенту необходимость срочной информации о передвижениях австро-германских войск в районах сосредоточения армий Юго-Западного фронта.