Дикая собака - Пекка Юнтти

– Если я спою ему, как в прошлый раз? – сказала Аава, быстро взглянув на меня. Я ничего не ответил, хорошо еще, что смог кивнуть. Аава откашлялась, выражение ее лица стало серьезным. Пес уже почти подплыл к противоположному берегу, когда она начала петь.

Мы прячемся на речных обрывах

По зеркалу реки уточка плывет

Там прорастает надежда Тенгелиё

Сквозь бурю и сладкий зной[39]

Голос звучал чисто и ясно. Песня странная, голос как у ангела. Трудно было поверить, что он принадлежал этой сквернословящей северной женщине, из которой еще не выветрилось похмелье.

Я видел, как пес повернул голову, но направление его движения осталось прежним. Он выбрался на противоположный берег, стряхнул на бегу большую часть воды со шкуры и скрылся в лесу.

– Просто продолжай, – шепнул я.

Аава снова запела и потихоньку пошла ближе к озеру. Она стояла на обрывистом берегу, полуголая, и над гладью озера звучала песня. Мокрые волосы казались почти черными, вода стекала по спине.

Я скучаю по тем кто ушел

И никогда не забуду

Лесных богатырей, их фей

Кого унесла река времени

С противоположного берега, в конце бухты, с мелководья поднялась на крыло пара чирков-свистунков. Вскоре из прибрежного кустарника показалась собака. Пес поднял морду и навострил уши. Стоял с поднятой мордой и, казалось, не боялся никого. Он был в отличном состоянии: блестящая шерсть, четко выраженные мускулы.

Где искрятся воды Тенгелиё

Стремнины и разливы, все видевшие

Там можно счастье найти если только отыщешь эту розу

На этом она закончила. Озеро замолчало.

– Спой еще, снова, – зашептал я. Аава обернулась, и я увидел ее заплаканные глаза. Она медленно покачала головой. Я в тревоге посмотрел на противоположный берег.

Нанок ушел.

Айла

1948

Спим с Кайсой в ее летней каморке, которую отец сделал для нее на чердаке из картона. В каморку ведет дверь, есть окно и кровать. Кайса – моя лучшая подруга. Несколько часов подряд болтаем о нашей поездке на танцы. Кайса рассказывает о парне из Сирккакоски. Его зовут Пааво, и он пахнет миндалем.

– Ты хорошо почувствовала его запах… Поскольку вы были так близко.

Кайса смеется. Ее щеки пылают, когда она объясняет, что ощущала, когда поняла желание этого парня. Это было очень тяжело.

– Я смогла дотронуться до него.

– Ты взяла его член в руку!

– Ну, что ж такого, через брюки, глупая.

– Выйдешь теперь за него замуж?

– Не важно, хотя бы и выйду.

– Ты точно влюбилась.

– Не знаю, хотя возможно.

И я рассказываю об Аарно, но только то, что все видели. Что он танцевал со мной, что мы сидели и болтали о разном. Смотрели на рыб, разговаривали, как отец и дочь, или же он бы мог быть почти моим дедом. Самые сладкие разговоры оставляю нерассказанными, как и то, что я написала ему уже второй раз, и что я, ненормальная, предложила ему, для того чтобы увидеться еще раз летом, отправить мне по почте официальное письмо с просьбой отпустить меня гидом на рыбалку. Вместо этого говорю Кайсе, что Аарно пахнет деньгами, городом и немного лосьоном для бритья. Он родом из Хельсинки и долгое время жил там.

– Хотела бы побывать в Хельсинки, увидеть там автомобили, дома и городских людей, – признаюсь я.

– Вероятно, попадешь, когда вы поженитесь, – говорит Кайса.

– Глупости.

– Он тебе нравится. Тебе нравится запах города.

– Но твой Пааво любит запах пота.

Кайса молотит кулаком по моему плечу и смеется до тех пор, пока у нее не перехватывает дыхание. И пытается рассказать, что мытье мхом ничуть не помогло.

Уже почти ночь, когда я возвращаюсь на велосипеде домой от Кайсы. Небо светлое, мир утратил цвета. Деревни спят. Только у порога заметно движение. Подъезжаю ближе и вижу длинноногую стройную фигуру за работой. Это Мауно. Сворачиваю к берегу. У меня к нему дело.

Мауно как раз собирался встать на мостки, держа в руках сачок для ловли лосося, и тут увидел меня. Он смеется, а мне не смешно.

– Ну что, Айла по ночам разъезжает? – кричит он сквозь рев порога.

– Заскочила поговорить, – отвечаю и подхожу ближе. – Ну, что, сплетник?

– Кто сплетник?

– Ты рассказал отцу, что я танцевала с этим господином леса.

– Не говорил. Глупости. С чего ты решила…

– Я тебе нравлюсь, и ты стал ревновать. Как ты, черт возьми, смеешь.

Мауно оторопел. Он роняет сачок, делает шаг, подходит почти вплотную и медленно разводит руки.

– Да, ты мне нравишься. Ты мне так нравишься, что я никогда не сделал бы тебе ничего подобного.

Мауно выглядит серьезным, грустным. Затем он берет сачок и идет на мостки. Он больше не смотрит на меня. Якобы только рыбачит.

Самуэль

День девятый

Мухи проснулись. Они отогревают свои окоченевшие лапки и выползают из норок в тепло хижины. Часами наблюдаю за ними. Они ползут вверх по оконному стеклу, пытаясь найти свой путь к дневному свету. Их семь, и у каждой один и тот же план. Они стремительно взлетают, опускаются на нижний край окна, цепляются присосками к стеклу и начинают подниматься вверх. Бегут до тех пор, пока не встретят оконную раму. Там мгновенье раздумывают, крутятся взад и вперед по раме, снова взлетают и приземляются в новом месте окна с таким видом, словно абсолютно уверены, что на этот раз им все удастся.

Их вера в будущее безгранична, они упорны и до конца позитивно настроены, как Матти Саайо. Они такие же глупые, как все те предприимчивые люди, которые вовремя не сообразят, что их стремление в конце концов ни к чему не приводит. Проводят время, карабкаются, а затем уходят в землю или возносятся, каждый по своей вере.

Мухи полностью уверены в победе. Они собираются играть и выиграть эту игру. Верят в удачу и успех, лишь бы сначала найти свой путь наружу. Они уверены, что, как только сумеют выбраться, их ждет чудесное лето и заманчивая падаль, на которой можно посиживать и спариваться.

Я тоже верил когда-то в подобное. Был уверен, что здесь получишь то, что заслуживаешь. Если работаешь, получаешь. Нужно только делать сразу же! Верил в работу и усилия, в целеустремленность, уровень которой измеряется, когда тебе совсем неинтересно, и вот сейчас я здесь, вместе с мухами в одной хижине, в одинаковой