Дикая собака - Пекка Юнтти

Игра начинается. Ставки высокие. Я на стороне мухи.

Конкуренция будет жесткой. Муха и моль черпают силы друг у друга. Тактика мухи основана на силе и упрямых попытках. Быстрый рывок, новый план, снова на стекло и вперед. Стиль мотылька более спокойный. Он иногда дремлет на стекле, летает, блуждая по комнате, медленно чертя в воздухе большой круг.

День продолжается, соревнующиеся не сдаются. Чувствую тошноту и отвращение. Потом наступает усталость. Закутываюсь в одеяло и отправляюсь на луга Вифлеема, пахнущие после дождя свежей травой.

Когда просыпаюсь, уже смеркается. Гонка еще продолжается. Ни один из участников не проявляет признаков анабиоза. Муха стремится из окна на воздух, делает оборот, но не возвращается сразу же к стеклу, а делает еще больший круг. Она проскальзывает рядом со мной, сидит некоторое время на стене, снова устремляется в полет и по дуге летит к полу. Садится рядом с печью, на край эмалированной кружки. Смотрю на муху и на кружку.

– Да, абсолютный победитель соревнования – муха!

Муха сидит на блюде с собачьим кормом, остатки которого я вытряхнул из полупустого мешка. Корм для собак – это еда. Жиры, углеводы и белки. Вот в чем дело! Собаки бегают на своем корме всю жизнь, так что, конечно, и человек может на нем продержаться. Человек изначально был падальщиком. Не стоит быть слишком разборчивым.

Ставлю блюдо на стол, муха опять летит к окну.

Ощупываю горошины. Они сухие, жир не липнет к руке, как и в еде для гонок. Еда из супермаркета. Цифры сбоку пакета говорят о том же: белки – 21 процент, жиры – 12. Кладу в кастрюлю две горсти сухого корма. Этого было бы достаточно для хаски в день отдыха, должно хватить и мне. Кладу вторую порцию в свою тарелку, в блюде остаются только крохи. Итак, у меня есть каша на два вечера.

И это еще не все. Роюсь в шкафу и достаю сверху палку собачьей колбасы. Собачья колбаса – это колбаса.

Если оставлю последний сухарь и колбасу, то получу в придачу к каше какой-то завтрак на два дня.

Два дня и две ночи. Лишь затем сильный голод. Отрезаю от колбасы толстый ломтик и кладу его на крошечный кусок сухаря. Сверху посыпаю крупной морской солью и наслаждаюсь.

– Спасибо, черноспинка, – говорю я мухе, но черноспинки не видно.

Ищу ее на стенах, зажигаю спичку и надеюсь, что она прилетит на фальшивое солнце, однако это не помогает. Может быть, она наконец нашла путь наружу, проносится в моей голове, пока я не догадываюсь посмотреть под окно.

У другой стороны стола на полу лежит на боку черноспинка, медленно вытягивая лапки. Ее силы в конце концов иссякли. Подхожу ближе и наступаю на нее пяткой. Под ногой раздается хруст. Слезы наворачиваются на глаза.

Животных нельзя мучить. Им нужно помогать.

Июнь 2009

На крыльце в лицо ударил бабушкин запах. Трудно сказать, с чем это было связано, но явно что-то затхлое: старое пальто на вешалке, стоптанные сапоги и рядом с ними видавшие виды туфли. Деревянная панель, патинированная временем, из которой уже выветрилась свежесть дерева; жирный, липкий пол, по которому ходили в сапогах из хлева, зимних ботинках и босиком; дверная ручка, на которой остались отпечатки десятилетий службы.

Аава, заполняя разговором пространство, сообщила, что бабуля в клубе, велела вой ти с крыльца через левую дверь и подождать на деревянной кушетке, пока она принесет из морозилки мороженое.

Она вбежала в избу с синим пакетом ванильного мороженого в руке, размышляя, не заварить ли свежий, более крепкий кофе, поскольку гость выглядел совсем сонным.

– Я всегда варю слабый, бабуля любит такой, чтобы Хаапаранта виднелась[41], – пояснила она из кухонной ниши за стеной.

Я хмыкнул что-то в ответ, из чего не понял бы ни одного слова, это прозвучало так, будто жеребец заржал на конюшне. Пожалуй, это лучше, чем хрюканье свиньи или скулеж собаки, кряканье утки, или кто там еще есть – ослы и овцы.

Потом изучал комнату: белая оштукатуренная печь, утопленный в потолке пластиковый светильник кремового цвета, синевато-серый дощатый пол, по которому бегут разноцветные тряпичные половики. На стене, оклеенной обоями с волнистым узором, развешаны черно-белые фотографии, пестрый шерстяной ковер, композиция из засушенных роз и полка для хранения праздничных кофейных чашек и почетных вымпелов.

– Вы вдвоем живете? – спросил я, чтобы прервать тишину.

– Да, – послышался ответ из кухни. Аава появилась из-за стены с ковшиком мороженого в руке. – Я уже пятый год здесь. Переехала к бабуле в подруги, поскольку здесь так спокойно.

Она вернулась обратно в кухонную каморку. Дверца холодильника открылась, чашки зазвенели. Аава продолжила свой рассказ, сообщив, что она родом из Лохиярви – именно оттуда, где я только что был.

– Что ты вообще там делал? – спросила она.

– Просто поехал кататься со щенками. И эта дикая собака к тому же.

– А щенки у тебя с собой? – спросила Аава, появившись с тарелкой булочек в руках.

– Да, четыре щенка аляскинской хаски.

– Может, покажешь их мне? – улыбнувшись, попросила она. Первый раз после Юханнуса я увидел ее широкую улыбку во все лицо, одновременно с которой появились солнечные лучики у глаз.

Она позвала к столу. Я тут же повиновался. Она налила кофе, метнулась на кухню, принесла стаканчики с ванильным мороженым, увенчанные домашним клубничным вареньем. Сваренное дома варенье отличается от покупного более темным цветом и настоящим клубничным вкусом, и ягоды в нем целые.

Аава села за стол, посмотрела на меня и затихла. Я чувствовал, как пустое пространство между нами расширялось. На этот раз тишина была гнетущей. Искал и не находил слов.

Она, выпятив губы, подула на кофе и громко отхлебнула. Окно освещало ее кудри и гладкую кожу. Я чувствовал, что положение затруднительное. Обжег язык, но не смог сообщить даже об этом.

Аава попробовала мороженое и медленно облизала ложку, до полной чистоты. На ее лице появилась бесстыдная улыбка. Я спрятал лицо за кофейную чашку. Срочно требовалось придумать тему для разговора.

– Ты когда-нибудь водила собачью упряжку?

– О-о, нет, – протянула Аава. – И сейчас не могу. Не скользит.

– Тебе нужно попробовать когда-нибудь. Это потрясающе.

– Ты должен провезти меня.

– Да, должен, – подхватил я. Аава рассмеялась. Я приободрился. Разговор начался.

– Самые длинные гонки на Аляске, такие как «Айдитарод», превышают тысячу миль. Это тысяча шестьсот километров. Хотел бы когда-нибудь принять участие, – продолжил я, набирая обороты.

– Сумасшедший.

– Хотел бы выиграть их.

– Зачем?

– Потому что хочу.

Она