Волшебство для Мэриголд - Люси Мод Монтгомери

в полночь, спустилась на первый этаж в темноте, чтобы впустить в дом бедного, замёрзшего несчастного котёнка, мяукающего у двери. Но в следующую минуту тётя принялась описывать, глядя на Мэриголд, как тщательно Гвендолен содержит в чистоте свои ногти.

«У Гвендолен такие красивые лунулы ногтей, как полумесяцы»

А у Мэриголд не было полумесяцев.

«Короче, – хотя это слово никак не вязалось с речами тёти Джозефины, – Гвендолен идеальная маленькая леди».

Эта фраза, как ничто другое, пробрала Мэриголд до костей.

«Я по горло сыта этим», – сердито подумала она, впервые осмелившись мысленно использовать это новое для неё выражение. Бабушка и мама просто устали от этих речей. Но усталость – слишком мягкое слово, чтобы выразить её чувство по отношению к идеальной маленькой леди. Плюс ко всему постоянная режущая боль зависти. Как любому человеку Мэриголд хотелось иметь семейную репутацию идеальной леди.

А теперь Гвендолен собиралась приехать в Еловое Облако. Лютер написал бабушке, выразив желание, чтобы его маленькая дочь посетила Хармони и познакомилась с родственниками. Он особенно хотел, чтобы она побывала в Еловом Облаке, где он мальчиком провёл такие весёлые времена. Бабушка слегка скривила губы, прочитав про «весёлые времена» – она помнила кое-что о тех днях, – но ответила сердечным приглашением.

Перед отъездом тётя Джозефина выразила надежду, что, если Гвендолен нанесет предполагаемый визит, Мэриголд научится у неё, как по-настоящему хорошая девочка должна себя вести. Если бы Мэриголд не было при этом напутствии, бабушка бы ощетинилась и ответила, что её внучка – хороший послушный ребёнок и все довольны ею. Вероятно, она бы добавила, что Лютер Лесли был чертовски вредным мальчишкой, а Энни Винсент до замужества слыла самой отъявленной задирой на острове. По меньшей мере любопытно, как эта пара смогла произвести столь ангельского отпрыска.

Но Мэриголд была здесь, поэтому бабушке пришлось сурово взглянуть на неё и сказать: «Надеюсь, так и будет».

Мэриголд не знала, что, когда она унесла свою израненную душу в уединение среди веселых розовых мальв за серо-зелёный яблочный амбар, бабушка сказала маме:

«Слава богу, всё закончилось. По крайней мере, в ближайшие три месяца нам не придётся страдать от этой старой дуры».

«Тётя Джозефина «любит, когда кошки рассажены по местам», – сказал Люцифер. – Знаю я эту породу».

2

А затем приехала Гвендолен Винсент Лесли. В день её прибытия Мэриголд встала пораньше, чтобы проверить, всё ли находится в идеальной готовности, дабы порадовать идеальную леди. Она намеревалась быть правильной, ангелоподобной и благочестивой, как Гвендолен, даже если всё это убьёт её. Как тяжело было слышать мамину просьбу: «Пожалуйста, постарайся вести себя хорошо, пока здесь Гвендолен», как будто она всегда вела себя плохо, пока Гвендолен здесь не было. На какое-то мгновение Мэриголд охватило недоброе желание швырнуть в гостью пригоршней грязи, едва та появится. Но оно прошло. Нет, она будет вести себя хорошо – не просто хорошо, не по-обычному хорошо, но страшно, невероятно, ангельски хорошо.

Они встретились. Гвендолен сухо протянула мягкую идеальную руку. Мэриголд с опаской взглянула на свои ногти – слава богу, они были чистые, хоть и не полумесячные. Гвендолен без сомнения была красива – как леди – и безупречна, как её описала тётя Джозефина. Ни в чём ни одного желанного утешительного недостатка.

В наличии имелись знаменитые каштановые волосы, обрамляющие тонкое одухотворённое лицо, большие мягкие влажные голубые глаза и изящно изогнутые брови, жемчужные зубы и прямой греческий нос; рот, словно бутон розы; нежные раковины ушей, хороши прижатые к голове; выражение лица как у херувима; сладкий голос – очень сладкий. Мэриголд задалась вопросом, не зависть ли заставила подумать, что он немного слишком сладкий.

Мэриголд могла бы простить Гвендолен её красоту, но не могла смириться с безупречным совершенством её поведения и манер. Неделя прошла ужасно. Они не выиграли ни цента – как выразился бы дядя Клон – несмотря на решительную одухотворённость обеих. О, как хороши они были. Бабушка даже подумала, что, возможно, в хорошем примере что-то есть.

И они до смерти устали друг от друга.

Мэриголд подозревала, что они могли бы здорово провести время вместе, если бы Гвендолен не была столь ужасно правильна и не приходилось подражать ей. Забежать в яблочный амбар – поиграть в дом среди смородиновых кустов – забраться в старый сенной сарай, полный кошек – порыскать по еловому лесу – побродить вдоль ручья – пособирать мидии на берегу – поделиться секретиками перед сном. Но делиться было нечем – у хороших девочек не бывает секретов. И конечно, Гвендолен была занята – она же, вероятно, повторяла перед сном гимны.

Однажды разразилась сильная гроза. Мэриголд была решительно настроена не показывать, что ей страшно. Гвендолен преспокойно заявила, что не может спать, когда сверкает молния, и накрылась одеялом с головой. Мэриголд не сделала этого – Гвендолен могла подумать, что она боится. Вошла мама и спросила:

«Дорогие мои, вам не страшно?»

«Нет, ни чуточки», – галантно ответила Мэриголд, надеясь, что одеяло скроет от Гвендолен дрожь в её голосе.

«Разве гроза – это не весело?» – спросила Гвендолен утром.

«Конечно, весело», – бодро ответила Мэриголд.

Труднее всего оказалось соперничать с изящными манерами Гвендолен за столом. Трапезы всегда были слабым местом Мэриголд. Она спешила поесть, чтобы поскорей заняться чем-то интересным. Но теперь предпочитала сидеть за столом как можно дольше, чтобы оставалось меньше времени, которое приходилось проводить в компании с Гвендолен, мучительно придумывая какое-либо занятие, которое было бы приличным и духовным. Гвендолен ела медленно, пользуясь ножом и вилкой со строжайшей правильностью, очевидно, наслаждаясь хрустом, говоря «извините», когда нужно, и спрашивая: «Тётя Лорейн, не могли бы вы передать мне масло, пожалуйста?», в то время как Мэриголд упрощала эту фразу до «Масла, мам!». И как бы она полюбила Гвендолен, если бы та хоть раз капнула соусом на скатерть!

Однажды вечером они пошли с бабушкой послушать речь проповедника. Мэриголд не очень хотелось идти, но Гвендолен так стремилась, что бабушка взяла их с собой, хотя и не одобряла посещений вечерних собраний маленькими девочками. Мэриголд наслаждалась дорогой до церкви – настолько, что почувствовала себя виноватой в недостаточной духовности столь сильной радости. Но молодые белые облака, парусами плывшие в лунном небе, были так хороши – тени елей на дороге так загадочны – овцы в серебряных полях так жемчужны, а весь этот душистый летний вечер так дружелюбен и мил. Но когда она тихо спросила Гвендолен: «Разве не прекрасен мир в темноте?», та лишь ответила: «Я не слишком беспокоюсь за язычников летом,