Приключения Петьки Зулина - Георгий Анатольевич Никулин

Глава 10. Под крылышком интервентов

В городе появились японцы. Бывает так, что отвернет хозяйка край отставших обоев, а там кишмя кишат клопы. Так и ребятам открылось вдруг, что уцелевшие во время боев казармы полным-полны японских солдат.

Королек с Петькой задержались у ворот казармы, всматриваясь в незнакомые лица. Все японцы были очень маленькими, низкорослыми и казались совершенно похожими друг на друга.

— Слетаются стервятники на чужое добро. Сибирь им нужно прибрать к рукам, — сказал Королек, повторяя слова отца: — Япония послала семьдесят одну тысячу штыков, чтобы «охранять» примерно пятьдесят тысяч чехословаков. Америка, Франция, Англия и Италия добавили своих войск, теперь на каждого чеха, залезшего в авантюру, — два человека «охраны».

Петька развивал свою теорию, по которой с японцами могли воевать мальчишки, но Королек все же признавал, что, зная прием джиу-джицу[129], они могут «наковырять» любым мальчишкам их роста. Споря, они пошли к дому Петьки.

Всю зиму и весну 1919 года об отце не было никаких известий.

Мать день и ночь сидела с иголкой. К ней приходили без умолку трещавшие заказчицы. Она вышивала какие-то узорчики, не отказывалась от любого шитья. Но это давало очень маленький заработок, и для того, чтобы как-то можно было прожить и поддержать Петьку, приходилось продолжать продажу вещей.

Королек был в одинаковом положении с Петькой. Его мать тоже осталась одна и работала на поденщине: стирала белье и мыла полы по богатым домам. Отец Королька и Панко присылали ей немного денег, которых недостаточно было, чтобы прокормиться.

Одежда у Петьки и Королька истрепалась, и в гимназии стали косо посматривать на оборвышей. Задержись матери со взносом платы за обучение, которую стали брать по-прежнему, — и ребят бы исключили.

Голодным не шли занятия на ум, и Петька с Корольком частенько пропускали уроки. На это начальство гимназии не обращало никакого внимания, и даже никто ни разу не спросил, почему тот или иной ученик отсутствовал.

Кругом было много соблазнов. По главной улице мимо освещенных магазинов и кинематографов двигались толпы нарядных людей. Проходили надушенные колчаковские офицеры со стеками в руках; приставали к женщинам хорошо одетые, лощеные легионеры-чехи[130]; проносились лихачи-извозчики с возбужденными компаниями, спешащими на кутеж[131] в ресторан, откуда до утра слышалась музыка, иногда прерываемая дикими скандалами или пьяным хором офицеров, затягивавших царский гимн «Боже, царя храни» и колчаковский — «Коль славен наш господь в Сионе»[132].

Но ребят привлекало, конечно, не это. Петька и Королек долго простаивали у освещенных витрин гастрономических магазинов. За зеркальными стеклами было все в изобилии, туда заходили покупатели из нарядной толпы, но жители окраин тут не покупали, — они шли в тусклую мелочную лавчонку и брали чаще всего в долг обычные припасы: хлеб и ржавую горбушу.

Американцы наводнили кинематографы своими боевиками. Большие размалеванные афиши обещали необычайные приключения героев в дюжине серий.

Возле сияющего огнями кинематографа можно было на время забыть голод. Но денег на развлечения не было. Попасть в кино без билета умели не все. Петька и Королек прибегали к разным уловкам, чтобы пролезть в зал, но это им редко удавалось, пока не взял их под «свою руку» завсегдатай кинематографов — Санька Дикоглазый. Этот длинный и вихлястый парень изображал из себя какого-то универсального героя американского боевика и был неистощим в изобретениях.

Санька брался «заговаривать зубы» контролерше, а за его спиной вихрем проносились ребята. Часто пробежав через фойе до входа в зал, они с разбегу натыкались лбами на невидимую за портьерой запертую дверь. Тогда всех с позором выставляли на улицу.

Лучше получалось, когда Санька, высмотрев, какого цвета сегодняшние билеты, доставал свою заветную записную книжечку и выдавал ребятам «контрамарки». Все втискивались в самую гущу входящей публики, ребят сильно сжимали, но через несколько мгновений они оказывались в зале и занимали «лучшие» места в первом ряду. Публика входила и выходила в перерывы между частями, а ребята без всякой помехи сидели два сеанса подряд, замирая при головокружительных трюках.

Заветная книжечка Саньки все время пополнялась новыми билетами. Для этого он приходил днем на задний двор, копался в мусоре, отбирал выметенные из зала билеты и дома тщательно разглаживал утюгом.

Однажды, выходя из кино, Санька предложил Петьке сходить с ним во двор кинотеатра и пополнить запасы контрамарок.

— А потом пойдем в «Олимп» и посмотрим, как туда проходить. Его, наверное, скоро откроют. Эх, там и картинки пойдут! «Фантомас», двадцать четыре серии[133]. Вот это да!

Петьке не особенно хотелось забираться в пустующий кинематограф, но он пользовался услугами Саньки и не мог ему отказать в этой просьбе. Они уговорились встретиться на другой день.

После кинематографа дома казалось еще тоскливее. Мать сидела и шила при тусклой лампешке, а Петька с жалостью смотрел на ее осунувшееся лицо. Хотелось помочь, утешить мать. Но помочь он ей не мог ничем. Не мог и приласкаться или чем-то выразить ей свое сочувствие. Не мог потому, что не знал, как к этому приступить.

За перегородкой шумели. Одну комнату у Зулиных отобрал хозяин и пустил на квартиру колчаковского офицера. Квартирант не спешил завоевать славу на поле брани, но зато непрерывно кутил. У него нередко шумели до утра. До этого офицера был тут такой же. Тоже кутил и шумел. Но ему «икнулись» казенные денежки, и он, чувствуя себя неудобно в этом городе, скрылся куда-то на восток, подальше от красных частей и от своих знакомых. Не было сомнения, что и этот скоро уедет, но пока пение, вопли, возня и стук падающей мебели мешали спать.

Петька засыпал, несмотря на шум, но иногда он слышал, как в темноте всхлипывала мать. Горе, которое она днем скрывала, прорывалось ночью. И тут Петька ее утешить не мог, потому что самому хотелось в такие минуты зареветь.

Петька лежал молча, а через стенку слышался пьяный хор:

Солдат российский,

Мундир английский,

Табак японский,

Правитель омский.

Ах, шарабан мой, ах, шарабанчик,

Не будет денег— продам наганчик…

Поджидая Саньку, Петька стоял у забора летнего сада кинематографа «Олимп», еще сохранившего на вывеске старое название «Иллюзион-синематограф». Садик с трех сторон был окружен стеклянными террасами летнего ресторана, куда можно было зайти с улицы или прямо из фойе. Кинематограф был колчаковцами превращен