Приключения Петьки Зулина - Георгий Анатольевич Никулин

сильно изменился. Коротко остриженный, поседевший, одетый в какую-то серую рубаху и сильно похудевший, он объявил, что попал было в заложники, но вывернулся кое-как из тюрьмы. Благо что никто в нем не опознал большевика.

— Из тюрьмы меня прямо в армию. Я им жалуюсь на сердце, — говорят, ничего. Я жалуюсь на ноги — опять ничего. И все врачи заладили свое «ничего», — рассказывал дядя. — Приехал на риск, надеялся, что отверчусь. Да еще знать надо было, — как наши скажут. Говорят: «Иди, случай редкий, нельзя пропускать: не только штыком, но и словом воюют. А в партизаны успеешь…»

— Тише, у нас за стеной живут, — сказала мать.

Дядя подмигнул Петьке, и он догадался, что дядя Вася идет в стан врагов, где расстреляют, если узнают, — кто он. И ему стало страшно за дядю.

— Верочка, не дашь ли мне хотя бы черного кофе? Есть у тебя?

— Кофе как раз осталось, — сказала мать, — без молока и без сахару мы его не пьем.

— Ну вот и прекрасно, завари побольше да покрепче.

Утром он ушел. С комиссии его сразу отвели в казарму и оттуда под конвоем — в эшелон.

Дожидаясь возвращения дяди, Петька волновался. Он надеялся, что дядю забракуют и он заберет их с мамой на лесопилку. «Все же лучше бы ему в партизаны, — может, и я с ним…» — думал он.

Петька сновал от окна к окну, вертелся в кухне, выходил на улицу. Бегая взад и вперед, он часто сталкивался с Эльвирой.

— Чего ты носишься? — сердито крикнула она.

— Он своего дядю ждет, — улыбаясь, ответила за Петьку мать и ушла из кухни.

— Не придет твой дядя: его в солдаты или в рабочую команду заберут, — зло сказала Эльвира.

— Могут не взять: у него сердце больное.

— Ах, сердце! — простонала маман. Она взялась обеими руками чуть повыше своего жирного живота и продолжала стонать.

— У меня такое больное сердце, что я каждую минуту могу умереть.

Глаза маман были закрыты, и Петька видел только узкие щели ее ноздрей; ему хотелось дернуть Эльвирку за косу, но он нарочито вежливо протянул:

— Что вы говорите, Марь Густавна? Если вы не умрете по какой-нибудь причине, то проживете долго.

— Ах, Пьер, мерси. Ты прелесть, но так мало знаешь жизнь. Ах, Эльвирхен, посмотри за молоком, пусть сегодня будет твоя очередь, я полежу…

С этими словами маман уплыла из кухни, а Эльвира, торжествуя, вновь сказала:

— А дядя твой не придет.

— У-у, балерина!

— Пусть балерина, а ты мужик!

В соседнем доме тоже поселились несколько семей беженцев. Появился Мика — сын инженера заводчика. Мика был старше Петьки года на три и значительно сильнее, но неповоротлив, как ломовой конь. Ребята дразнили его, Мика легко приходил в ярость и мчался за обидчиками, трубя и топая, как слон. Но поймать никого ему не удавалось. Однажды он запустил поленом в Петьку и чуть не вышиб доску из полотнища ворот.

— Мика, ты не очень-то расходись, — останавливали его в таких случаях ребята, — а то мы пожалуемся отцу.

И Мика мгновенно стихал.

С верхнего этажа спускался с гувернанткой другой мальчик, мосье Зафизарицкий, и шел на детскую площадку. Туда гувернантки приводили своих воспитанников, сами сбивались в группы и мирно сплетничали где-нибудь на скамеечке, в то время как «отпрыски» разминали свои мышцы, играя в пятнашки, бегая с платочком по кругу, катая колеса, прыгая через веревочку. Резвее всех были девочки, а мосье Зафизарицкий оставался зрителем.

Ребятами было точно установлено, что рослый и румяный мосье Зафизарицкий просто не умел бегать. На поверку вышло, что он также не решается подпрыгнуть на четверть аршина от земли.

Гувернантка что-то сказала ему по-французски, он вспыхнул и отошел от Королька.

— Держись с нами, — крикнул Королек, — а с гувернантками ты пропадешь!

Другой мальчишка, похожий во всем на мосье Зафизарицкого, хотел по примеру Королька кувырнуться через голову, но это у него не получилось, и потому он начал мешать другим в играх и со зла бросать песком в девчонку, стоявшую в стороне. В этом гувернантки, кажется, увидели дурное влияние «среды» и предостерегли воспитанных детей от общения с Петькой и Корольком.

Петька и Королек уходили с площадки, когда гувернантки начинали напоминать своим питомцам о еде, а некоторые тут же развертывали принесенные с собой бутерброды. Наши друзья расходились по домам без особой надежды на завтрак или обед.

Глава 11. Никешкина разведка

Через месяц после дяди Васи Петька увидел Рубцова. Тот несмело шел через двор и был одет еще хуже дяди Васи. На нем была такая же серая рубаха, только вся в заплатах.

Мать не узнала сразу Рубцова, а Петька с радостью бросился к нему.

— Вот хорошо, что ты приехал!

— Привет вам от Моти, — поклонился Никешка матери.

Тут мать начала расспрашивать, как живут, да сколько ребят, да почему Мотя не приехала в город.

Петька терпеливо пережидал, когда кончатся эти расспросы, чтобы перейти к серьезным делам.

— Я Проньку здесь видел; давай поймаем… — сказал он, едва мать ушла на кухню ставить самовар.

— Поймать бы надо, — произнес Никешка.

— Так давай! Он, знаешь, теперь в контрразведке служит.

Никешка улыбнулся:

— Ухватишься за него и получится, как в сказке: неизвестно, кто кого поймает. Кричит парень отцу: «Я медведя пымал!» — «Так веди сюда!» — «Да он меня держит!». С Проней, дай срок, рассчитаемся, а сейчас, вишь, я сам на заячьем положении: у нас мобилизация была, так я утек. Наши парни в тайгу подались, а у меня документишко есть, дай, думаю, посмотрю, как в городе.

— Тс-с! Тише ты говори, у нас тут Эльвирка, — предупредил Петька и перешел на шепот: — В городе у нас тоже много людей скрывается, я знаю таких рабочих. Хочешь, проведу к ним?

— А дело по-худому не обернется? Вдруг да они меня по шеям!

— Меня-то они знают. Я их вот как выручил: об облаве предупредил.

— Не худо бы связаться, признакомиться, — ответил Рубцов и посмотрел на вошедшую в комнату мать.

Рубцов сидел, как на иголках, поглядывал в окно, робел перед проходящей мадам фон Краузе. Он быстро закончил чаепитие и стал прощаться.

— Куда вы? Поживите у нас, хотя будет с кем словом перекинуться.

— Да я ведь, Вера Николаевна, в городе-то заживаться не могу. Кончил дело, и нужно к дому, Моте в хозяйстве помогать. Где бы я ни был, — Мотя-то всегда дома. Василию Николаевичу на лесопилке отказали от квартиры, раз не работает. Его, слышь, к Омску послали, так жена решила за