Приключения Петьки Зулина - Георгий Анатольевич Никулин

— А что — давай! — согласился Петька. — Только где он берет эти самые шарики?

— Мы спросим его, он парень свой, расскажет. Пошли.

Акционерное общество по продаже воздушных шаров развило кипучую деятельность. Собрать «оборотный капитал», необходимый для начала, было не так легко, но Королек так рьяно взялся за дело, что через три дня компаньоны располагали деньгами, вырученными от продажи коньков и «выпусков» драгоценных книжек о сыщиках. Были получены подробные сведения о магазине, где можно купить резинки, из которых Тимка надувал шары, и установлена продажная цена, общая для всех. При этом Тимка сказал:

— Только чур, на моем конце улицы со своими шарами не шляться.

Условия Тимки были приняты, и друзья рано утром прилетели к магазину резиновых изделий.

У дверей толкались нетерпеливые мальчишки. Петьку начали оттирать, но, помня Тимкины советы, он стойко держался, уцепясь за дверную ручку. Королек помогал товарищу, подпирая плечом к двери и не давая другим затеять с ним драку. Они защищались изо всех сил, и, когда дверь открылась, — вся орава мальчишек ввалилась в магазин клубком и среди них — первыми Королек и Петька.

Не считая тумаков и щипков, полученных в давке, Петька благополучно подскочил к прилавку вторым. Королька оттерли, но это теперь не имело значения. Перед Петькой попал только один оптовик из тех «хапуг», про которых говорил Тимка. Хапуга захватил пятьсот штук, хотел было еще пропустить своего парня, но Петька просунул руку вперед, разжал кулак, и на прилавок вывалились деньги, смятые в комок, и липкие от пота.

Начало было сделано: на долю Королька и Петьки досталось три десятка резинок, величиною с палец, которые раздувались в шары небольшого размера. Они старались, надувая щеки, и на шарике появлялась чертова рожа или золотой петух. Но надутые ртом шарики не летали, были маленького размера и не интересны покупателям. Радужные мечты Петьки и Королька померкли в первый же день. Подсчитав выручку, они увидели, что ее не хватит на обед, и они своим заработком не помогут родителям.

Петька не успел разболтать своих планов матери и теперь об этом деле решил просто умолчать. Но его попытка не осталась в тайне. Один хороший знакомый видел его на улице в первый и последний день торговли и, конечно, желая мальчику добра, рассказал об этом матери. После этого Петьке стоило большого труда убедить мать в том, что он разок только попробовал заработать деньги им на жизнь.

— Лучше я тебе сама найду занятие, — сказала мать.

Однажды домохозяин остановил мать на дворе. Он поклонился, приподняв круглую соломенную шляпу, и, приглаживая намазанные фиксатуаром[143] усики, заговорил:

— Как ваш муж? Есть известия о нем? Он по-прежнему в армии? (Так сказала ему мать и так велела говорить Петьке.)

— Нет известий, — ответила мать. — Жив ли он…

— Ну, что вы! Он вернется героем. Да, война — это дело доблести и чести! Война требует жертв, и мы все должны… в защиту царя и церкви от варварства и испепеления нашего достояния…

Мать молчала.

— Простите за беспокойство, мадам, мне не совсем удобно напоминать, но прошло двадцатое число, и пора… деньги за квартиру, ибо расходы по дому… сами понимаете…

— Денег у меня нет, — тихо ответила мать. — Я прошу вас подождать немного. Может быть, шубу продам.

— Ну, день, два, я, конечно, подожду. Между прочим, вы хотели своего сына определить к какому-нибудь ремеслу. Это очень хорошо: помогать родителям — стремление всех благородных детей. По крайней мере мальчик не избалуется и не будет хулиганить. Я, знаете, ничем не могу пожаловаться на вашего сына, и я мог бы рекомендовать его своему знакомому предпринимателю, если хотите.

— Ой! Большое спасибо! — воскликнула мать. — Только бы не искалечился он, не надорвался, — добавила она с опаской.

— Ну что вы! Там дело чистое: мой знакомый на своем заводике производит мыло. Знаете, хорошее мыло, рекомендую — со штампом «Полканов». Ну вот, судите сами, мыло — вещь облагораживающая. Чего тут может быть грязного и опасного? Хотите, я напишу Полканову записку? Он вас любезно примет. А деньги вы уж постарайтесь принести.

На другой день Петька вместе с матерью пришел по адресу, начертанному острым, колючим почерком. Еще раз взглянув на записку, мать остановилась около крыльца флигеля. Двери в сени были распахнуты, в глубине виднелись двери кладовки, тоже открытые. Направо была открыта дверь в дом, никого не было видно, но во всем чувствовалась настороженная тишина.

— Есть ли кто дома? — громко спросила мать.

Сейчас же из темной кладовки, как из норы, выскочила женщина, босая, с подоткнутым подолом и юркая, как мышь. Она выгнула зобатую[144] шею, подняла стертое лицо, повернув голову набок, и неожиданным басом спросила:

— Вам кого?

— Мне господина Полканова, Илью Фроловича. Я к нему с запиской…

— Они отдыхают. Давайте сюда. Я его дочь и передам ему. Если что важное, господин Полканов выйдут.

Мать молча протянула записку, тетка взяла ее и, подозрительно оглядев Петьку, пошла в дом, шлепая босыми ногами по крашеным половицам. По пути она осмотрела сени: не лежит ли тут какая-либо ценная вещь, и, подхватив ведро, стоящее у порога, ушла и долго не появлялась.

«Ух, какая крыса!» — подумал Петька, понимая опасения тетки.

Ему стало жаль, что мать из-за него должна, как нищая, стоять у чужого крыльца. Он, неожиданно для себя, взял ее за локоть и прижался к нему. Мать, ни слова не говоря, погладила его по щеке.

Петька огляделся. Передняя стена флигеля завалилась назад, а заборы по правой и левой стороне двора качнулись к соседям, и, казалось, что постройки, узнав что-то нехорошее о хозяине, отшатнулись друг от друга. Только небо над двором было такое же, как всюду; в сияющей голубизне ласточки носились с полным безразличием ко всему, происходящему на земле.

— Подождите, сейчас господин Полканов придут, — сказала его дочь, наконец показавшись из дому. Она за это время «прихорошилась»: в волосы воткнула гребенку и опустила подоткнутую юбку, которая теперь доставала до шлепанцев, надетых на босую ногу.

Скрипнули половицы, и в сени вылез большой лохматый человек. Волосы его были всклокочены и свалены на одну сторону, в бороду вплелось куриное перо, а на щеке от подушки выдавился кружевной узор. Он был бос, в измятых брюках, в жилетке и не потрудился даже застегнуть рубаху на волосатой груди.

— Здравствуйте, — сказала мать, и Петька, как эхо, повторил за нею негромко — «драстуйте».

— Ну, это, значит, вы с запиской. Этот и есть мальчишка-то? Ну-ка повернись, — сказал