Приключения Петьки Зулина - Георгий Анатольевич Никулин

— В нашем деле беспременно надо молоко пить, а иначе сдохнешь: чахотка — и четыре крышки[147]! — сказал он. — Ты после работы бери мыла. На базаре продашь — деньги будут. Все равно Полканов тебе жалования не заплатит, а заплатит, так на два калача. За мыло-то уж наверняка удержит столько, сколько и не перетаскать тебе.

— Да, а вдруг он заметит! Не буду брать. Кабы хозяин дал, тогда другое дело.

— Что тебе! Кто тебе хозяин? Я хозяин! — закричал Исаич и, оттопырив губу, передразнивал: — «Хозяин, хозяин»! Он только котел купил да сала достал на первую варку, а я жизнь на это дело кладу, кровь моя тут вянет. Он только деньги получает, а я всем делом верчу. Видал ты его когда-нибудь на работе? А мы одинаковые в паях.

Исаич растер по штанам расплесканное на колени молоко и, немного успокоясь, продолжал:

— Ты не сомневайся в этом деле. Я хозяина не боюсь и себя работником не считаю, я фактически с ним в компании. Только он барыши получает, а я нет. Я работаю, а он нет. А кто из нас честнее, — мы посмотрим! Он велит для весу воды лить, а я не лью, потому что хуже мыло бывает. И если по его воле всему быть, так народу он продаст один кисель — мошенницкое мыло. Он у народа ворует, у матери твоей крадет, в мыло пакость добавляет, а я не даю… Тебе он велел за мной доглядывать? — спросил мастер, неожиданно прервав речь.

Молчание для Петьки было тягостно, и неловко было оттого, что Исаич так прямо и верно задал вопрос. Покраснев, Петька ответил:

— Велел.

— Ну вот, — вздохнул мастер, — так я и ждал, иначе быть не могло. Ведро воды, брус мыла — это ерунда. Он боится, как бы я целую варку без него на сторону не продал. А случись так, — все равно: поругается да такой же станет. Нового мастера ему не найти. Кто пойдет работать в такое адово чистилище? Кому своей жизни не жалко? Знаю я про него много, — кричал Исаич, как хмельной, грозясь кулаком.

Петька уплетал калачи за обе щеки, но твердо решил не брать мыла, как бы его ни дарил Исаич. И, чтобы не носить к тетке Людмиле, тут же придумал уловку:

— Тетка Людмила тебе, Исаич, заказывала. Самому велела приходить. Почему, говорит, не ходит…

— Ладно, ужо схожу.

Подобрев, Исаич продолжал говорить о себе.

— На хороших-то производствах мыло мы варили из чистого сала. Разные туалетные мыла бывали, а тут — тьфу! Вот, сударик, и разберись тут, кто прав, кто виноват. Бери мыло. Это все равно что у вора ворованное взять… Вот если бы перед тобою старуха кошелек с деньгами обронила и ушла бы, и кругом нет никого, — взял бы ты или догнал бы ее да отдал?

— Догнал бы…

— Вот верно! А тут другая политика… эксплуататорство… Бери.

Каждый день, возвращаясь с работы, Петька шатался от усталости. От духоты болела голова; он быстро похудел, начал горбиться и кашлять. Но он был горд: он имел работу. Не всем ребятам повезло так, как Петьке.

Королек избрал себе более легкий труд, — торговал папиросами в россыпь, по штукам. Петька, возвращаясь с работы, видел Королька в ораве мальчишек, бегущих за покупателем и орущих «Шапшал», «Лаферм», «Богданов»[148]. Редко кто из прохожих останавливался. Но стоило остановиться человеку, и к нему сразу протягивался десяток грязных кулаков с зажатыми в них пучками папирос. Мальчишки кричали наперебой и лепились, словно надоедливые мухи.

Среди папиросников были «короли» — длинноногие хулиганы-переростки, имевшие приводы в уголовный розыск и даже тюремный стаж. Они с оравой помощников собирали дань, отбирая у мальчишек деньги и половину папирос, после этого разрешали торговать возле кинотеатра.

При Петьке Королек отказался платить дань «королю», по кличке Козел.

Одного удара под донышко коробки было достаточно, чтобы папиросы взлетели на воздух фонтаном и усеяли панель белыми палочками, «помощники» проворными руками моментально собрали их. Корольку оставалось только реветь и сквозь слезы ругать Козла последними словами.

Козел довольно равнодушно слушал плач и ругань, потом повернулся боком и, показав из-под полы пиджака висевший на боку ножик, сказал:

— Кто не будет платить, — получит перо!

— Я скажу Петьке, он на заводе работает, он тебе покажет, — плакал Королек.

— Ну ладно, торгуй, — разрешил Козел.

Если бы он только знал, что Петька, которым пугал его Королек, и есть этот заморенный парнишка, стоящий рядом, — Петьке попало бы больше, чем Корольку.

Едва Козел отошел, Королек решительно сказал Петьке:

— Надо свою шайку составлять. Бросай ты завод. Давай вместе торговать.

— Нет, знаешь, лучше ты бросай свои папиросы. Вот бы нам с тобой поступить куда-нибудь слесарить; там чистота и воздух хороший! Верно?

— Верно! А у тебя хорошо работать?

— Нет, в первые дни меня прямо тошнило. Теперь привык, только руки и ноги болят.

— Уходи оттуда.

— Нет, не уйду, нельзя. Работать надо.

У Петьки, кроме рук и ног, болела грудь, но от высказанной решимости ему стало легче. Вспомнилось, что близко воскресенье, Исаич еще вчера сказал, что в субботу Полканов заплатит деньги, и мысль о том, что он принесет матери получку, радовала его.

«Интересно, — сколько я заработал?» — думал Петька, и от этого страшно хотелось рассказать Корольку, как он работал, и мечтать о том, как хорошо они могут провести воскресенье.

— Может, порыбачим? А? — спрашивал Петька, оживляясь. — Пойдем, сходим на реку.

У Петьки радости хватило до субботы: денег он от хозяина не получил. В субботу Полканов вообще не заехал на завод, и Исаич сказал:

— Ну, я к нему, тово, вечером зайду и о тебе напомню, а ты в воскресенье зайди.

Петька хмурый пришёл домой и матери сказал за столом:

— Хозяин сегодня денег не дал. Я к нему завтра схожу за получкой.

— Ах, Петя, он же говорил, что тебе денег выдавать не будет. Придется мне самой сходить, — сказала мать.

Но все-таки ни Петька, ни мать денег не получили. Когда мать, по-праздничному одетая, вышла на двор, направляясь к Полканову, ей встретился домохозяин. Радушнее прежнего он улыбнулся и опять приподнял круглую соломенную шляпу, поклонился и, поглаживая усики, заговорил:

— Здравствуйте. Далеко ли вы направились?

— Я к Илье Фроловичу за деньгами. Мой сын, спасибо вам, работает у него, так надо получить, — с гордостью ответила мать.

— Да, совершенно верно! — воскликнул хозяйчик. — Ваш сын заработал пятьдесят рублей. Я вчера был в