Приключения Петьки Зулина - Георгий Анатольевич Никулин

— Я тебе побегаю тут! — сердито крикнул кондуктор, осветив Петьку фонарем.

Петька метнулся в сторону, прибавил шагу и дошел до паровоза.

Из железной будки, освещенной огнями, спустился на землю веселый черномазый молодой кочегар. Он был засален и закопчен до самых бровей. Ярко сверкнув зубами, парень улыбнулся Петьке и принялся промасленной тряпкой протирать рычаги и стержни, ворочающие колеса.

Улыбка кочегара ободрила Петьку, и он попросился к нему на паровоз. Парень молча кивнул на лестницу и на тендер, и Петька, никем не замеченный в темноте, быстро вскарабкался кверху.

Поезду дали отправление; несколько раз прогудел паровоз и двинулся с места. Зашипел пар, колеса повернулись, по всему составу прошел звон буферов, и они наконец поехали.

На ходу поезда ветер бросал в лицо горстями крупу из несгоревших крошек каменного угля. Из трубы летели искры; они жгли руки и одежду. Теперь Петька стал чернее кочегара. Угольная гора, постепенно оседая, съезжала к топке, и задремавший Петька скатился вниз.

— Замерз? — спросил машинист и приказал: — Лезь сюда!

У топки было тепло и очень интересно. Машинист — дядя Витя — и его помощник с любопытством рассматривали Петьку.

— А если мы на твоей станции не остановимся, что будешь делать? — припугнул Петьку дядя Витя.

Но Петька знал, что у них станция деповская, паровозы там меняются и поезд должен остановиться. Кроме того, он догадывался, что эта паровозная бригада живет в станционном поселке.

Петька для важности назвал себя сыном железнодорожника и выложил свои соображения перед дядей Витей. Все оказалось правильным, дядя Витя даже знал многих людей из села и слышал об отце Петьки, когда тот еще строил шоссейные дороги, знал и дядю Васю.

— Железнодорожник после работы приходит домой, его сын играет на скрипке, дочь — на рояле… Так сказал «Скрипка», — произнес дядя Витя, задумчиво глядя на Петьку.

— «Скрипку» отец не любил, — сказал Петька, вспомнив разговор отца с дядей Васей.

— Правильно. После Тохтамышева были другие министры транспорта, все сулили «красивую жизнь», а в общем — тьфу! — отплюнулся дядя Витя. Помолчав, он продолжал: — И головка у Викжеля[150] была гнилая, эсеровская. Их подкупили легионеры. Сами получили одиннадцать миллионов рублей да еще семьдесят тысяч фунтов стерлингов от англичан, чтобы поднять своих солдат на бунт и помочь белым прийти к власти, и викжелевским эсерам они дали подачку.

За длинные ночные часы о многом переговорили. Дядя Витя посвящал Петьку в тайны клапанов паровоза, разрешал трогать краны и приговаривал:

— Учись, пока я жив, машинистом станешь.

Петька с увлечением шуровал в топке, нажимал на рукоятки по указанию дяди Вити, подгребал уголь с тендера. От работы ему стало жарко, и он запарился в своей куртке.

«Чего я думаю? Сниму — и все!» — решил он, расстегиваясь и стаскивая рукав.

— Не смей! — сказал машинист. — Сразу получишь воспаление легких.

Петьке пришлось подчиниться, да и сам он скоро почувствовал правоту дяди Вити: от топки жгло огнем один бок, другой леденел на ветру, и нужно было почаще поворачиваться, чтобы не сгореть или не замерзнуть. А когда Петька сел отдохнуть в углу на маленькой скамеечке, то еще сильнее почувствовал холод. Он сидел съежившись, засунув руки в рукава и втянув голову.

Словно короткие яркие нитки, простегивали темноту красные искры. По сторонам темными волнами выделялся лес, и казалось, что паровоз идет не по рельсам, а со скрежетом раздирает мрак, и от него, как от огнива[151], летят направо и налево снопы кремневых искр.

Временами Петька погружался в дремоту и сидел закрыв глаза, но, как только его голова начинала опускаться, — дядя Витя дергал его за плечо или за козырек фуражки и кричал:

— Не спи! Не полагается!

На станциях Петька не высовывался из паровоза. Но порой сам дядя Витя, предварительно оглядевшись по сторонам, посылал его немного погулять и говорил при этом:

— Тут народ гадостный, еще полезут на паровоз проверять. Поди, погуляй, только смотри не засни где-нибудь под вагоном. Потерпи немножко, скоро приедем.

Это «скоро приедем» тянулось всю ночь, и Петька все время «терпел», но ни шум, ни грохот не мешали ему дремать.

Расстались они с дядей Витей как старые знакомые, знавшие друг друга тысячу лет. Дядя Витя даже сказал свою фамилию и адрес.

В бледном предрассветном освещении мелькнула река Жиганка. Переехали мост, Петька узнал станцию, никем не замеченный слез с паровоза и зашагал знакомой дорогой, рассчитывая из села доехать с Володькой до заимки Моти.

Глава 14. Со старыми знакомыми

Володька сразу узнал Петьку, а вот Петька, повстречай Володьку на улице, мог бы и не узнать: слишком он возмужал.

Рост у них был одинаков, но Володька стал шире и как-то плотнее, и чувствовалось, что, схватись они бороться, как раньше, Петьке в одну секунду пришлось бы лежать на обеих лопатках. Волосы у Володьки начали темнеть, но еще были светлее загорелого лица.

— Повезло тебе, что ты меня застал, — сказал Володька, — мы ведь теперь все на заимке живем, тут одна тетка Ермолаевна домовничает да за больной матерью ухаживает. А матери тяжко.

Теперь Володька был единственным хозяином в доме. Он рассказывал, как белые порешили его отца. Когда срывалась мобилизация, пришел отряд карателей и начал пороть «незнамо за что и кого попало». Хотел отец Володьки вырваться из рук палачей, тут его и зарубили. Мать Володьки с тех пор не вставала с постели.

Володька запряг лошадь и подвел ее к амбару.

— Надо на заимку увезти, пока не отобрали, — кивнул он на несколько мешков зерна. — Давай-ка накладывай, — сказал он, свободно поднимая с полу мешок.

У Петьки не хватило силенки, и Володька снисходительно сказал:

— Обожди, вместе подымем.

Он старался во всем показать себя взрослее: говорил грубым голосом и ходил вразвалку. Но напускной суровости хватило ненадолго: лишь отъехали от дома, он первый ударился в воспоминания.

— На корытах катались, — показал он на канаву. — Помнишь?

— Помню. А ты помнишь, как рыбачили, как от Дуни-Пароход убегали?

— Помню. А ты, Петька, помнишь, как она тебя за ноги из воды вытащила?

— А где сейчас Дуня? — спросил Петька.

Володька не ответил, дернул вожжами и свернул в проулок.

Выезжать на проселочную дорогу нужно было мимо дома Кирилла-Печника. Дом начал разваливаться, крыша поросла зеленым мохом и провисла; ворота покосились, на верейном столбе