Приключения Петьки Зулина - Георгий Анатольевич Никулин

воротами; избушки, повернувшись к открытому полю глухими стенами, стояли на косогоре; крыши избушек, одна ниже другой, спускались под горку, к пруду. С виду заимка казалась одним общим хозяйством, хотя дома принадлежали четырем семействам.

В первых открытых воротах был виден человек, стоявший на травянистом дворе.

— Никешка! — окликнул Петька.

— О-о! Вот ладно, что приехал! — обрадовался Рубцов и сейчас же послал крохотного мальчишку:

— Ваня, беги к маме, она у тети Павлы, скажи, — Петя приехал.

Не успел путешественник рассказать Рубцову о поездке на паровозе, как, взбрыкивая, по улице пронесся испуганный годовалый жеребенок, следом раздался еще более сильный топот и громкий возглас:

— Где он, мой родный? Где Петенька? Где сахаранчик[155]?

И Петька поднялся на воздух в жарком, пахнувшем ароматом полевых трав, могучем объятии Моти.

— Вот он мой! Вот ненаглядный! — вопила Мотя. Платок ее сбился на сторону, лицо покраснело, на глазах блестели слезинки. Она прижала Петьку к своей груди, и он уместился в ее объятиях вместе со своим узелком.

— Пойдемте, пойдемте, пойдемте, — зачастила Мотя, опуская Петьку на землю. — Я вас попотчую маленько, потом ужинать станем… Кладите все на крыльце да умывайтесь.

Громыхая дверями, крышками на кадушках и ларях, шуруя ухватом в печке, хлопая западней[156] подполья, Мотя носилась вихрем из сеней в избу, заскакивала в клеть, исчезала в кладовке, и за нею развевался подол ее широченной юбки.

— Заходите в избу, я сейчас приду! — крикнула Мотя и исчезла в погребе.

В избе была приятная прохлада, на полу шуршала свежая осока, окна, окруженные бумажным кружевом, были раскрыты, беленая печь сияла чистотой, на косяках дверей с обеих сторон висели вышитые утиральники. Во всем был виден порядок.

Едва Петька переступил порог, как услышал какое-то воркование, и две изумленные детские рожицы уставились на него из-за стола и из-за лавки.

— Это мои, — отрекомендовала Мотя детей, ставя на стол две чашки холодного варенца. Она усадила Петьку на лавку и приказала есть варенец, а сама исчезла опять и вновь вскочила в избу, и моментально на столе появилась огромная чаша с молочной лапшой и горсть деревянных ложек.

Мотя разложила по столу ложки и, подхватывая детишек, усаживала их на лавку.

— Это мои, — повторяла она, — Наська, Нютка, — и, поднимая, утирала каждой рот, нос, глаза и уши — все одним круговым и размашистым движением ладони и запястья.

Ребятишки, круглые и черноглазые, как ягоды черной смородины на одной ветке, сидели на лавке в ряд. Держа ложки кверху, они таращились на Петьку.

— Ванька, Колька, садитесь! — приказала Мотя двум мальчикам.

Никешка остался в бане — управляться с каким-то секретным делом, по которому пришел сосед, а его племянник Коля присел с остальными ребятами за стол.

— Ешьте, — сказал Петька, — маманя забранит.

— Ешьте, ешьте, — подогнала Мотя, на секунду мелькнув в избе, — я ведь у Павлы блинов испекла!

— Вот так! — показывал Петька, поддев полную ложку лапши и с шумом втягивая ее в рот так, что отдельные лапшины хлопали его по носу, по щекам и даже по бровям, оставляя на лице капельки молока.

Ванюшка и Наська, хохоча, швыркали[157] лапшу, глядя на Петьку. Даже Нютка, мотая головой, сосала длинную лапшину.

Чаша наполовину опустела, и Петька, сытый по горло, носил ложку для вида. Он старался изо всех сил развлекать ребятишек, чтобы они ели. Он строил гримасы, и ребята хохотали, но не ели. Петька, не рассчитав своих актерских талантов, скорчил такую свирепую рожу, что ложка выпала у Нютки и избу огласил звенящий рев. За Нюткой заревела Наська, за Наськой — Ванюшка.

— Что такое? — крикнула Мотя, врываясь в избу.

Ревущие и перепачканные в молоке до глаз, ребятишки моментально получили по шлепку и затихли. Петька с невинным видом рассматривал узор на своей ложке, а Коля посмотрел на него с улыбкой. Мотя утерла ребятишек, убрала чашу и ложки. На столе появились горшочки с топленым маслом, сметаной и гора дымящихся блинов.

— Кушайте. Да что же вы ничего не едите? Что мне с вами делать?.. Хоть сама реви…

— Тетя Мотя, вы бы сами сели да поели, — сказал Петька.

— Некогда. Вот употчую — сама поем. Да с радости такой я два дня ничего есть не захочу.

Петька распустил пояс, а Мотя, внося очередное блюдо, объявила:

— Вот пирожки сладкие с молочком! Извините за угощение, уж наускоре… завтра вот…

— Да, тетя Мотя, вы бы хотя посидели с нами. Я, ей-богу, лопну, — взмолился Петька.

Пришлось попробовать и пирожков, и ватрушек, и творогу, или вернее — сметаны с творогом. А Мотя ударилась в воспоминания:

— Сколько лет не виделись — Петенька-то ведь вот был, — показала она где-то у самого пола.

Она и расспрашивала и сама рассказывала, а Петьку от сытости клонило в сон, Мотя это заметила и предложила:

— Отдохните сейчас, потом в баньку к тете Павле пойдем.

— Завтра на работу меня возьмите, — просился Петька.

— Завтра воскресный день, так уж погуляйте, — ответила Мотя.

— Вон с Колькой на охоту сходи, — предложил Рубцов. — С ним пойдешь, так не заблудишься. А то бору-то нашего не знаешь, так уйдешь в другую сторону.

— А где же Белко? — вспомнил Петька.

— Да он в городе у брата Ивана живет, — ответил Рубцов. — Иван его еще при советской власти опять к себе взял и настоящую розыскную собаку из него воспитал. Только вот не знаю, где Белко сейчас, ведь брат-то скрывается.

На другой день Рубцов достал для охотника спрятанную на сеновале берданку[158] и выдал три патрона.

Сосны в бору стояли не особенно часто, не теснясь в кучу, как молодняк в тайге, создающий непролазную чащу. По чистому сухому ковру из опавшей хвои идти было хорошо. Деревья сдержанно шумели от верхового ветерка, а внизу было совсем тихо.

Всюду расстилался по земле рыжий ковер, а на нем стояли толстенные столбы, сверху золотом играющие, а внизу замшелые и серые. В вышине раскинулись мощные зеленые шапки из ветвей, а в просветах между ними мелькали голубые окна неба, накрывшего это заколдованное царство золотых столбов.

— Бей! Бей! Бей! — услышал размечтавшийся Петька неистовый крик Коли, голос которого словно подхлестывал катящийся по рыжему ковру серый комок.

Пока Петька щелкал затвором, возился с берданкой, — зайца уже не стало.

Спугивая зайцев, рассматривая на земле незнакомые следы, ребята ходили довольно долго.

Заходящее солнце, пробиваясь сквозь редеющие стволы, заманивало ребят на поляну, посередине которой оказалась пашня. Присели отдохнуть, и сразу пришла усталость. Решили, что пора возвращаться, и заспорили — в какую сторону идти.

— Что это там за