9 дней в «Раю», или Тайна императорской броши - Рафаэль Тимошев

Листок побежал. В какое-то мгновение показалось, что в расступающейся толпе промелькнула фигура супруги Шимона — Катарины… Теперь будут идиотские расспросы! К черту! Не до нее! Выскочил на проезжую часть улицы, намереваясь перебежать ее и скрыться в толпе, но не успел — из темноты, тревожно сигналя клаксоном, выскочило бешеное авто. Листок вынуждено отпрянул назад, но вдруг — истерично скрежеща рессорами — машина застыла, точно заарканенный зверь. Дверь распахнулась, и Листок опешил от звонкого голоса Лотты из глубины салона:

— Вы? Бежите от еще одной обманутой поклонницы? Садитесь, постараюсь спасти! Теперь-то вы от меня никуда не денетесь!

Она протянула руку и буквально втащила ротмистра в авто.

Уже в автомобиле Листок понял, что сегодня решили взять всех — и графиню, если она еще в Цюрихе, и ее компаньонку, и его самого, случайно спасшегося благодаря беззаботной вдове, и русского немца Лимке, за которым тронулось черное авто… Сердце заныло — что станется с Росляковым?

Ночь он провел в номере Лотты Баккер. Это было лучше, чем быть взятым в собственной постели…

6 января 1917 г. Цюрих.

Росляков

Из воспоминаний дворцового коменданта генерал-майора Свиты В. Н. Воейкова:

«…16 декабря живший на Гороховой Г. Е. Распутин заявил своим домашним: "Сегодня поеду к маленькому» (маленьким он звал бывавшего у него молодого князя Феликса Юсупова — графа Сумарокова-Эльстон). Войдя вечером в квартиру Распутина с черного входа, Юсупов в скором времени вышел с ним и повез его в юсуповский особняк на Мойке. След Распутина исчез, и начавшая розыски полиция только 17 декабря в 2 часа дня обнаружила следы крови на панели и перилах четвертого пролета и на одном из устоев большого Петровского моста. Там же на льду лежал мужской ботик, оказавшийся принадлежавшим Распутину.

Протопопов, прилагавший старания к розыску Распутина, когда тело было найдено, распорядился перевезением его в часовню Чесменской богадельни, находящейся на полпути между Царским Селом и Петроградом.

Это произошло во время пребывания государя на Ставке и нахождения его на пути к Царскому Селу, куда он прибыл 19 декабря. Меня последовательно — шаг за шагом — ставили в известность о всех поступающих по делу сведениях, которые я в свою очередь докладывал государю. С самого первого доклада — о таинственном исчезновении Распутина, до последнего — о водворении его тела в часовню Чесменской богадельни — я ни разу не усмотрел у его величества скорби и скорее вынес впечатление, будто бы государь испытывает чувство облегчения"[40].

В начале шестого часа «рено» Рослякова подъехало к зданию городского театра. Оказалось поздновато — перед помпезным зданием, вдоль тротуара, уже выстроилась вереница разносортных авто. Пришлось пристроиться к последнему мотору, что оказалось не вполне удобным — несколько в стороне от главного входа. К тому же стеной валил мокрый снег, стекавший комьями с ветрового стекла и своей тяжестью прогибавший мягкую крышу-тент до самой головы. С такой позиции и при таком снегопаде ротмистра можно было и проглядеть…

Хотел протереть стекла, но передумал — глупо, пока едет снег. За входом можно наблюдать и высунувшись наружу, хотя все едино — при таком снеге различить что-либо сложно… Если не прекратится, придется ротмистра искать — без него кто есть надворный советник, ему не понять. Что ж, время пока есть, а там будет видно…

Алексей Николаевич обнаружил себя сам — прошел мимо и, похоже, его не узнал. Лишь на мгновение задержался у машины и тут же растворился в снеговой завесе. У Рослякова внутри заныло — вспомнил, что в спешке не успел оговорить номер нового авто… Да еще эти накладные усы для конспирации!

К счастью, через полчаса небеса, кажется, сжалились — снег стал падать не так неистово. Росляков вышел из машины, встав на подножку, протер перчаткой лобовое стекло, искоса выискивая среди людей у театра своего товарища. Нашел — под фонарем, у афишной тумбы. Несколько успокоился. Вновь взобрался на водительское место, стал наблюдать…

Ротмистр рассматривал тумбу минут пять. Потом оторвался от афиш и не спеша, но отчего-то глядя в одну точку, зашагал в сторону театра. Росляков напряг зрение — у здания было многолюдно, как бы ни потерять его снова…

Вот он прошел к левой паре колонн, с которых свисали флаги; красный с белым крестом — швейцарский, бело-синий — кантона Цюрих… Вот он несколько замедлил шаг и вдруг решительно приблизился к мужчине в пальто с меховым воротом и шляпе, мнущемуся у самих колонн…

У Рослякова забилось сердце — Лимке! Лица не различить. Теперь все внимание на шляпу — упустить нельзя!

Их разговор длился около двадцати минут. Надворный советник вел себя странно — кажется, нервничал. Несколько раз взмахивал руками, дважды мельтешил перед Листком, сердито расхаживая вдоль колонн. Потом замер. Вероятно, внимательно слушал, что ему говорят; неожиданно обошел ротмистра и стремительно засеменил к тротуару.

Росляков выскочил из машины, одним витком рукоятки завел мотор и, обернувшись, оглядел тротуар перед театром. Лимке нашел не сразу — мешали прохожие. Разглядел за стоявшими впереди моторами, с поднятой рукой, в которой держал нечто вроде белого платка. Черт! Останавливает такси! А мимо как раз проезжает мотор — сейчас на нем и уедет!

Росляков кинулся к кабине — стал выезжать на проезжую часть… Так и есть — Лимке остановил синий «рено», быстро сел в машину…

Однако подъехать ближе Рослякову помешал черный «пиккард», неожиданно выехавший из длинного ряда припаркованных вдоль тротуара машин. У Рослякова перехватило дыхание — то самое, что преследовало их с Листком по возвращении из почтамта! И цифры номера те же — «14–72»! Чтоб его разорвало! Листок оказался прав — за Лимке наблюдали и чертовы тевтоны! Однако это ничего не меняет — нужна брошь! И дай бог, чтобы это не было преследованием!

Но «пиккард» упрямо следовал за такси Лимке — свернул за угол театра, обогнул здание, помчал в сторону озера. Здесь Росляков несколько отстал — пришлось пропустить два мотора. Нагнал лишь на повороте на набережную Утоквай. Такси, а за ним и черное авто свернули направо, в сторону Старого города. Миновали мост Квайбрюкке, через несколько кварталов выехали на Лимматквай — узкую безлюдную улочку, тянувшуюся вдоль единственной вытекающей из Цюрихского озера реки с одноименным названием…

Когда слева осталась протестантская церковь Вассеркирхе, Росляков впервые задал себе тревожный вопрос — что преследователи хотят