9 дней в «Раю», или Тайна императорской броши - Рафаэль Тимошев

беспечно завел разговор с французом. До слуха Алексея Николаевича долетали лишь некоторые знакомые с кадетской скамьи французские фразы, но и по ним понял, что говорили о вине да семье Жака.

А тем временем за окном мелькали незнакомые ландшафты, пролетали ухоженные поля и перелески, прямые линии брусчатых дорог, аккуратные домики с цветными крышами — каменные, столь непохожие на русские избы…

В груди вдруг защемило. Отчего ж на Руси все не так — дома, чертовы дороги, люди? Не оттого ли принято у русских чуть ли не за норму позволять себе унижать все отеческое? Вот, даже офицеры высокого чина, не стесняясь, поносят супругу русского помазанника! Да в присутствии иноземцев! Черт знает что! Неужто и в самом деле все так плохо? Нет, этого не может быть! Иначе — конец!

* * *

Выйдя ранним утром на оживленный перрон парижского «Монпарнаса», Иваницкий, самодовольно вытянувшись и погладив себя по груди, скосил глаз на Листка:

— Ну, брат Алексей, приехали! Теперь приказано отвести тебя в добрую гостиницу да развлечь изрядно! — Он подмигнул. — Елисейские Поля, Монмартр с канканом да что-то типа Ша-У-Као[42]! Как тебе?

Листок поморщился.

— А кроме этого дел, что ли, нет? Для того и приволок в Париж?

Штабс-капитан весело засмеялся.

— Ну, ты и зануда, брат! Будет тебе дело, не далее как сегодня же! Дай только устроить тебя на ночь!

— После дела и прогуляемся… Только без твоих «Ша-У-Као»!

Иваницкий поцокал языком:

— Жаль, жаль… Придется обойтись кафешантаном. Слово барина — закон!

Местом ночлега оказалась гостиница «Le Meurice», роскошная даже по парижским меркам, — в самом сердце французской столицы, напротив сада Тюильри, между площадью Согласия и Лувром.

— Кому обязан такому почету? — с настороженным изумлением прошептал Листок, выходя из такси и оглядывая величественное здание, тянувшееся от улицы Риволи до улицы Мон Табор.

— Вероятно, кому-то есть, — усмехнулся Иваницкий. — Jacques, les valises sur la poussette![43]

И вновь ротмистру:

— Шикарно? Лучшей не найдешь — лифт паланкином Марии-Антуанетты, в каждом номере ванная в кафеле, кнопки для вызова дворецких! Сам увидишь — самый плохонький номер дороже первых петроградских апартаментов! А к номеру еще и жалованье за два месяца! — Иваницкий скорчил кислую мину. — Мне так не жить! Может, все же кутнем?

— Хватит паясничать, брат Иван! — отмахнулся Листок. — Лучше скажи, на какие средства мне здесь существовать? И вообще, за какие такие заслуги?

Лицо штабс-капитана стало на мгновение серьезным — наверное, впервые за всю поездку, — но в следующую минуту вновь расплылось в улыбке:

— А вот это, мой дорогой друг, растолкуют люди другие. И кстати, тебя уже ожидают. Так что, идем устраиваться!

Номер — пожалуй, один из дешевых в "«Le Meurice» — действительно подавлял роскошью и утонченным убранством. Все здесь было дорогим и в стиле Людовика — белая отделка, мраморные пилястры, позолоченная бронза в ванной и на батареях, альков в спальне, шелковые покрывала с подушками…

Однако ни любоваться этой роскошью, ни насладиться видами Парижа с окон номера Листку так и не удалось. Как только багаж ротмистра был внесен и капрала Иваницкий отправил восвояси, он в своей обычной полунасмешливой манере объявил:

— Между прочим, в номере напротив проживает еще один русский — корреспондент какой-то патриотической газетенки…

— Один из тех, кто избежал фронта? — бросил через плечо Листок.

Иваницкий снисходительно усмехнулся:

— Пожалуй, что не из этих… Однако желает с тобой переговорить.

Листок медленно повернулся:

— Хочешь сказать, он знает о моем приезде?

Иваницкий, склонив голову набок, кивнул:

— В некотором роде! И знаешь, он один из тех, кто поспособствовал твоему приезду в Париж.

— Даже так? — Листок внимательно посмотрел на штабс-капитана. Похоже, этот хохотун не столь легкомысленен, как хочет казаться. И знает намного больше. — Что за нужда ему говорить со мной?

— Думаю, о том он расскажет сам… Минуты через три.

И, отчего-то заторопившись, Иваницкий с улыбкой добавил:

— Не прощаюсь — скоро встретимся! И поверь — хоть этот господин и не барышня, встреча с ним тебе доставит удовольствие!

Листок не успел что-либо ответить — Иваницкий играючи щелкнул каблуками, кивнул и, повернувшись, точно на плацу, вышел из номера.

А через минуту в дверь постучали, и на голос ротмистра — «Войдите!» — комнату заполонил высокий, в штатском костюме мужчина, на вид лет сорока пяти или пятидесяти. Выправкой, однако, он больше напоминал былого кавалергарда, нежели пронырливого писаку-газетчика, хотя и без причитающихся пышных усов, но с безукоризненно прямой осанкой, гордым и даже надменным взглядом и густым амбре дорогого парфюма, флюиды которого тут же наполнили воздух номера.

— Позволите, Алексей Николаевич? — густым баритоном спросил разрешения вошедший и, не дожидаясь ответа, неожиданно проследовал мимо Листка в зал, бесцеремонно плюхнулся в кресло и — точно хозяин старому знакомому — показал на кресло рядом: — Присаживайтесь, Алексей Николаевич!

Листок, покоробленный неслыханной дерзостью, прошипел сквозь зубы:

— Не имел чести вас знать, господин…

— Лещинский-Троекуров, Лев Владимирович, — не моргнув глазом подсказал нахал. — В недавнем прошлом штабс-капитан Преображенского полка, а ныне заместитель по контрразведке начальника русского отделения Межсоюзнического бюро… Да вы садитесь, Алексей Николаевич, надолго не задержу!

Спокойный, но повелительный тон чиновника русской секретной службы подействовал — помедлив, ротмистр шагнул к соседнему креслу и сел.

— Чем обязан столь высокому визиту?

— Сейчас объясню, — не меняя положения и тона, произнес Лещинский. — Простите, что столь неожиданно, но, видите ли, Алексей Николаевич, для некоей ожидаемой в ближайшее время миссии нам необходим человек, обладающий опытом секретной службы. И конечно, с холодной головой, крепкими нервами и на деле доказавший верность, как говорится, царю и Отечеству. В качестве такого человека нам предложили вашу кандидатуру. Вот вы и здесь!

Лещинский с любопытством посмотрел на ротмистра, явно ожидая вопросов. И Листок с ними не замедлил.

— Мне лестно, что секретная служба обнаружила во мне столь подходящие для вашего дела качества… Но позвольте поинтересоваться — кто предложил мою кандидатуру и для какого рода «миссии», как вы изволили выразиться, мои «качества» подходят? Что вы предполагаете, чтобы я исполнил?

— Об этом вы узнаете в свое время, — невозмутимо ответил Лещинский. — Впрочем, могу сказать, что детали миссии неизвестны даже нам. И скажу прямо, она вообще может не состояться, хотя готовыми к ней мы должны быть уже сейчас.