9 дней в «Раю», или Тайна императорской броши - Рафаэль Тимошев

— Курите, — буркнул Листок.

Лещинский вызывающе медленно достал из кармана портсигар, вынул папиросу, продул мундштук; глядя на Листка, чиркнул спичкой и закурил.

— Что-то еще, Алексей Николаевич?

— Конечно! — уже с раздражением ответил Листок. — Я не вполне понял, в чье распоряжение поступаю. Официально ротмистр Листок придан штабу 1-й Особой пехотной бригады…

— Вы поступаете… — перебил его Лещинский, выпуская изо рта струйку папиросного дыма, — в распоряжение Русской миссии во Франции. Хотя для всех — вы штаб-офицер 1-й Отдельной… Прохождение этой должности считайте первым этапом вашей подготовки к миссии.

Листок, уставившись в гостя, молчал.

— Вас что-то смущает?

— Признаться, меня смущает все! Особенно неопределенность — для чего-то нужен, когда-то понадоблюсь, к чему-то готовиться… Простите, но я сам себе кажусь бараном, которого тянут за рога не то на стрижку шерсти, не то на убой. И это, уж извините, мне не нравится!

Лещинский вновь глубоко затянулся, выдохнул дым в сторону и, протянув руку к столу, затушил папиросу в стоявшей на нем пепельнице.

— Всему свое время, Алексей Николаевич, — как бы между прочим сказал он.

— То есть ждать неизвестно чего и неизвестно сколько? Праздно отбивать номер в штабе и ждать? И это в то время, когда кругом идет война и льется кровь? Покорно благодарю — эта «миссия» не по мне!

— Отчего же «праздно»? — спокойно возразил Лещинский. — Будете воевать, как обычный штаб-офицер штаба русской бригады. Вы и нужны нам как офицер, хорошо знающий обстановку на французском фронте. Первая бригада генерала Лохвицкого, кстати, уже на передовой, так что ознакомитесь с офицерами, оцените боевой дух нижних чинов, тактику противника — для нашего дела все важно…

Листок вопросительно взглянул на гостя:

— То есть с кем-то из Русской миссии я буду держать связь?

Лещинский сделал отрицательный знак головой.

— До поры до времени — ни с кем! А придет пора — мы свяжемся сами. В крайнем случае можете обратиться к штабс-капитану Иваницкому. При необходимости он будет наведываться в штаб первой бригады.

— К Иваницкому⁈ — искренне изумился Листок. — Он, что же… тоже ваш?

Лещинский устало кивнул и поднялся.

— Мы должны знать обо всем, Алексей Николаевич! Однако вам необходимо отдохнуть. Завтра с утра придется ехать на передовую. В Париже вы лишь по той причине, что Лев Владимирович Лещинский-Троекуров временно проживает в этой идиотской гостинице. И надеюсь, нет нужды объяснять, что о нашей встрече не должен знать никто! Удачи и прощайте!

7 января 1917 г. Цюрих.

Росляков

Из воспоминаний начальника дворцовой охраны А. И. Спиридовича:

"…На первый день Нового Года было назначено принесение поздравлений великому князю[44] во дворце. Когда очередь дошла до Хатисова[45] , он принес поздравление и просил великого князя дать ему аудиенцию по важному делу. Великий князь предложил приехать в тот же день, часа через три, когда разъедутся все поздравляющие… Хатисов же знал, что великий князь в опале, враждебно относится к царице, порицает государя и заискивает перед оппозиционными кругами. Все это подбадривало…

…Хатисов доложил подробно о принятом решении представителей общественности: для спасения страны, устранить императора Николая Александровича от престола и предложить корону вел. князю Николаю Николаевичу… Императрицу Александру Федоровну решено заключить в монастырь или выслать за границу. Предлагалось, что государь даст отречение и за себя и за наследника. Хатисов просил вел. князя ответить, как он относится к этому проекту, и можно ли рассчитывать на его содействие, так как он должен сообщить ответ князю Львову.

Великий князь выслушал доклад и предложение спокойно. Он не высказал ни удивления и никакого протеста против проекта низвержения царствующего императора… Просил… приехать за ответом через два дня"[46].

Несмотря на вероятность найти в своих комнатах агентов Николаи, в номер свой Алексей Николаевич вернулся до рассвета — не было еще и пяти часов. Что-то гнало его прочь от белых простыней Лотты — не мог сомкнуть глаз. И не от того, что не давала покоя молодая ненасытная вдова, а от саднящих и терзавших душу мрачных мыслей и чувств. Одним клубком сплетались в них и тревога за судьбу Рослякова, и неясное предчувствие провала, случившегося там, у городского театра, и ощущение чего-то недостойно гадкого, сотворенного им по отношению к своей чистой и уже призрачной мечте — где-то воюющей в отрогах Кавказа Наталье Ивановне.

То, что за Лимке увязалась слежка, ему было ясно. Заметил ли ее Алексей? А если заметил, то как вывернулся — и вывернулся ли? Не хотелось думать, что он попался в лапы германских агентов. Бог бы с ней, с царской брошью, — главное, не случилось бы чего худого с ним, дорогим товарищем! Но как убедиться в том? «Часовщика» Росляков отправил с шифровками на границу, с «Портье» бы связался, да на посту ли сейчас Айзенберг? По телефону в такую рань разыскивать его подозрительно. Значит, одно и остается — привести себя в порядок, дождаться хотя бы семи часов и спуститься вниз!

Он осторожно повернул ключ в двери, переступил порог и уже протянул было руку к выключателю, как от неожиданности замер — из глубины зала послышался чей-то глухой голос:

— Не нужно света, Алексей Николаевич…

Листок торопливо прикрыл за собой входную дверь и уставился в темноту — на фоне подсвечиваемого с улицы окна разглядел сидящий силуэт.

— Боже! Алексей! Провалиться мне на месте — это ты?

— Я, Алексей Николаевич…

— Какого черта ты здесь делаешь! За тобой же могли следить!

— Выхода не было… Лучше присядьте рядом!

Листок быстро прошел в зал.

— Что-то стряслось? Не томи! Провал?

Росляков в темноте протянул руку:

— Возьмите…

Приблизившись, Алексей Николаевич нащупал на ладони поручика нечто металлическое, с острыми краями.

— Что это?

— Привет от почившего в бозе Лимке — сапфировый «эдельвейс»…

— Брошь⁈

— Она самая…

— Дьявол! Но как она у тебя оказалась? Порешил Лимке?

Листок нащупал в темноте стул и, повернув его к окну, отрешенно сел.

— Ты представляешь, что натворил?

— Не я, — произнес из мрака Росляков. — Немчура зарезала… Думаю, что она… Местная полиция резать бы не стала — уволокла бы в участок. Да и мотор был тот самый, что преследовал нас с почтамта, за ним увязался. Помешать не мог, даже не видел, как все произошло — в машине оставался водитель. Когда же