Дикая собака - Пекка Юнтти

– Мама, мы пришли.

Балконная дверь открылась. Оттуда донеслось какое-то мычание – то ли обозначая приветствие, то ли как подтверждение факта.

– Принесла ли сигареты?

– Мама, это Саму, – представила меня Аава усталой на вид женщине, которая выглядела одновременно и толстой, и худой. Она была вся какая-то обрюзгшая, рыхлая и обмякшая. Я протянул ей руку, но она не пожала ее, только взглянула на меня как бы испуганно и прошла на кухню.

– У меня заканчиваются сигареты. Аава, можешь сходить купить? Я сварила утром кофе и налила в термос. Пейте, пожалуйста. Вероятно, еще хороший.

– Как поживаешь?

– Думаю, ничего особенного. Вчера была последняя групповая встреча. Немного раньше срока, поскольку все организаторы ушли в летние отпуска.

Квартира была скромной. На кухне стояли стол и три стула. Четвертый стул со сломанной спинкой, задвинутый в угол, использовался как журнальный столик. В другом углу валялся черный мешок для мусора, наполовину заполненный. На кухонном столе несколько грязных тарелок и пустая упаковка от печеночной запеканки.

В интерьере гостиной – черный кожаный диван, коричневая, покрытая пылью книжная полка и телевизор. На ум пришла хижина Ренне Вииникка, к которому мы пацанами ходили выпрашивать сигареты. Кемппайнен называл наш визит к деду добровольной психотерапевтической работой. Ренне рассказывал нам сумасшедшие истории о радиационном фоне и еврейских заговорах. Мы с Йони демонстрировали заинтересованность, а Кемппайнен задавал дополнительные вопросы. В качестве награды мы могли свернуть сигарки. В лучшие дни Ренне давал нам бутылки пива Karjala. Здесь была похожая атмосфера. Это было вполне типичное жилье выпавшего из жизни человека. Бедная женщина.

Аава рассказала о летних делах, отпуске, наших поисках собаки (в отфильтрованной версии), огородных работах и рыбалке. Она сообщила о Наноке все подробности, даже больше, чем, помнится, я сам пересказал ей. Вероятно, она подумала, что разговором о собаке достаточно легко заполнить зияющую во многих отношениях пустоту этой квартиры.

– У тебя потерялась собака в том ужасном лесу? – спросила мать Аавы, впервые посмотрев мне в глаза.

– Да, хотя изначально она не была моей собакой. А лес хороший.

– Он страшный. У деревьев злые глаза. Туда не стоит ходить.

– Там хорошо.

– Я, конечно бы, не пошла. Аава, ты не хочешь пойти за сигаретами?

– Сходишь потом сама. Одновременно подышишь свежим воздухом.

– Не хочу воздуха, только сигарет.

– Мы ездили в Керо, – сменила тему разговора Аава. – Дом стоит до сих пор.

– Ах, да-а, – произнесла мать, и на ее лице отразилась печаль. Она молча посмотрела в окно, и я заметил, что ее нижняя губа дрожит.

– Я тоже скучаю по Саломо, – призналась Аава. Мать не ответила ничего, замолчала, окаменев за кухонным столом, как когда-то домашние герои на улице Хеленантие.

Наконец мать встала, прошла в гостиную, а оттуда к двери балкона. Она открыла дверь и уже собиралась закрыть ее за собой, как вдруг, обернувшись, сказала:

– Сходи, парень, мне за сигаретами.

– Конечно, могу сходить.

День двенадцатый

Я снова разложил на столе бумаги из найденной в потайном месте папки, поскольку чертовски страдал от одиночества. Читал их неупорядоченно, что на глаза попадется, и как снотворное. Страх танцует в конце стола, пугает и шепчет в ухо ужасные вещи. Боюсь своей судьбы, боли и голода, который ревет во мне и съедает мою плоть, как болезнетворные бактерии. Я стремительно усыхаю.

В избе тепло, уже перевалило за полночь, пора успокоиться и лечь спать. Пытаюсь сосредоточиться на бумагах. Газетные вырезки разные: большие статьи и короткие заметки на одну колонку, объявление в газете 1947 года о том, что Лесное управление набирает дюжих мужчин из долины Торнио на лесозаготовки. Имеется также пара документов, связанных с презентацией лесного хозяйства в качестве экспериментальной области. В основной статье газеты «Похьолан Саномат» от 7 апреля 1948 года требуется во имя интересов отчизны ускорить, наконец, продвижение проектов на севере. Газета призывает к скорейшему строительству гидроэлектростанции в речной системе Торнио и восстановлению дисциплины в западной кайре, ибо «растущая экспортная индустрия нашей страны – судьбоносный вопрос, для решения которого должен приложить усилия каждый финн».

Просматриваю стопку писем рядом с газетными вырезками, беру одно в руку. Оно датировано 1948 годом и написано Аарно. Письмо начинается словами Моя дорогая Айла.

Айла в письмах кажется очень молодой. Аарно, должно быть, уже умер, но Айла, возможно, еще жива. Встаю, иду к двери и возвращаюсь назад.

Бабулю Аавы, кажется, зовут Айла?

Закрываю глаза и вспоминаю почтовый ящик, по которому в начале знакомства удостоверялся в том, тот ли это дом: А amp;А Пиети. Айла и Аава.

Скорее всего, это она. Хижина – их родовое гнездо, место для ловли рыбы. Было бы довольно странным совпадением, если бы письма принес сюда кто-то другой с таким же именем.

Просматриваю страницы. Читаю пылкие фразы, чувствую в них привнесенные ожиданием волнение, страсть. Аарно писал: «Благодарен за то, что ты, в конце концов, впустила меня в хижину». Они были здесь? Поэтому письма спрятали сюда?

– Вити! Вити, послушай! Они были здесь!

С воодушевлением решаю продолжить расследование. Вспоминаю о бутылке спиртного и наливаю немного в кружку. Водка плохая, но настроение поднимается.

На дне папки нахожу древнюю газетную вырезку, буквы которой настолько странные, что приходится читать по слогам, прежде чем становится понятной суть истории.

Газета «Похьолан Саномат»

от 9 августа 1922 года

БУНТАРЬ С ПОРОГОВ ОСУЖДЕН

Граждан просят сообщить о преступнике

4 мая 1921 года крестьянин Ханс Йохан Койвистонпяя с низменными намерениями направился к порогу Хаапакоски, где Эрик Кольстрём, инженер компании Anders Kurt & Co Aktiebolag, и инспектор Карл Тиева собрались для проверки рабочей площадки электростанции на порогах Хаапакоски. По словам очевидцев в суде, Койвистонпяя дошел до звериной ярости и не задумываясь бросился на Кольстрёма и Тиева, вследствие чего Кольстрём упал на пороги и утонул. Однако гнев Койвистонпяя на этом не утих, и, продолжив свое ужасное злодеяние, он зверски убил инспектора Тиева. В завершение Койвистонпяя прогнал всех рабочих и после этого основательно разрушил строительную площадку.

Затем Койвистонпяя скрылся с места происшествия и исчез. По этой причине уездный суд Оулу заочно приговорил Ханса Йохана Койвистонпяя за два убийства к пожизненному заключению в карцере. За дачу наводки для задержания Койвистонпяя судебное ведомство обещает вознаграждение в размере 200 марок.

Согласно статье, работы по строительству дамбы уже велись. Но воды Тенгелиё по-прежнему свободны. Плотина,