Властелин Атласа - Колин Фалконер

Он подтянулся.

Он пробежал по глинобитной крыше, поднял глаза и увидел мальчика, все еще сидевшего на парапете. Он визжал от паники. Главный евнух кричал из окна, что только усугубляло ситуацию. За ним стояла женщина, она выла громче мальчика и тоже пыталась вылезти. «Мать мальчика», — решил Гарри.

В любой момент мальчишка мог сделать что-нибудь безумное, и на этом все бы кончилось.

Глинобитная кладка башни была украшена замысловатыми геометрическими узорами, и Гарри использовал их как зацепы. Он добрался до стыка парапета и башни, подтянулся и с удивлением обнаружил, насколько он узок. Он посмотрел вниз. Двадцать футов с одной стороны до плоской крыши, сорок с другой — до вымощенного плиткой двора. В любом случае, достаточно высоко, чтобы убить мальчика.

«И меня тоже».

Мальчик сжал руки, словно молился, его щеки пылали от ужаса. Лицо исказилось в гримасе, он кричал с открытым ртом, а когда увидел Гарри, закричал еще громче.

Гарри улыбнулся, чтобы успокоить его, но вид потного, взрослого неверного со светлыми усами только усилил его панику.

— Все будет хорошо, — сказал ему Гарри на ломаном арабском. — Я тебе помогу.

Он не мог разобрать, что тот сказал сквозь рыдания. По крайней мере, он перестал кричать.

— Я могу тебе помочь, — сказал Гарри. — Я верну тебя к твоей матери, к твоей уми. Разве ты не этого хочешь?

Кивок.

— Хорошо. Так и сделаем.

Вопли ребенка сменились икотой.

Ему было не больше трех-четырех лет. Пухлый, крепкий мальчик с тугими черными кудрями и карими глазами, с кожей цвета кофе с молоком. Он на мгновение задумался, что же там случилось с другими женщинами, что его выгнали сюда.

Гарри осторожно продвинулся по крошащемуся карнизу, усевшись на него верхом. Он протянул руку.

— Как тебя зовут?

— Удад, — всхлипнул мальчик.

— Возьми меня за руку, Удад. Не тяни, хорошо? Просто держи.

Нижняя губа мальчика задрожала. Внезапно он метнулся в сторону и бросился на Гарри.

— Боже. Иисусе. Матерь Божья. Черт.

На мгновение ему показалось, что они оба сейчас упадут.

Он схватил мальчика за спину рубашонки правой рукой, а левой пытался удержать равновесие, его пальцы вцепились в край парапета, колени упирались в кирпич, пытаясь выдержать напряжение.

— Не двигайся, Удад. Не двигайся!

Мальчик закричал и попытался дотянуться до своей матери через правое плечо Гарри. Все, что он мог делать, — это крепко его держать. На мгновение он качнулся в сторону, и подумал: «Вот и все, какая глупая смерть». Он услышал, как мать Удада кричит в окне позади него.

— Не двигайся! Не двигайся, Удад!

Мальчик тяжело дышал, извиваясь. Гарри крепко прижал его к груди, замер, пока тот не успокоился.

Он использовал колени, чтобы удержать равновесие, как на лошади. Он попятился назад, левая рука за спиной на парапете, правой крепко держа мальчика за спину, уговаривая его следовать за ним.

Три, четыре раза, они были почти у цели. Он увидел, как мать мальчика перегнулась через главного евнуха и попыталась схватить рубашку сына, прежде чем здоровяк оттолкнул ее обратно внутрь.

— Дай его мне.

Он оглянулся через плечо. Главный евнух вылез на подоконник, его огромное тело застряло в оконном проеме. Он держался за каменный подоконник левой рукой, а другую протягивал к нему.

— Теперь можешь меня отпустить, — сказал он Удаду.

Мальчик лишь крепче вцепился в него.

— Нет, нет!

Он поднял его обеими руками и молился, чтобы у главного евнуха хватило сил его удержать. Он услышал, как тот крякнул от напряжения, Удад взвизгнул от паники, повиснув на одно захватывающее дух мгновение в воздухе.

Он на миг увидел лицо главного евнуха, мышцы на его шее вздулись от напряжения, вены на висках запульсировали. Мать Удада схватила мальчика, втащила его внутрь.

Гарри ухватился за парапет, кирпич раскрошился, он схватился снова, на этот раз он выдержал, он подтянулся, тяжело дыша, сердце колотилось в груди. Он улыбнулся евнуху через плечо.

— Мы сделали это, — сказал он.

Рабы помогли главному евнуху спуститься с его шаткой позиции. Он высунулся. Гарри протянул руку, чтобы тот мог втащить его внутрь.

— Вам сюда нельзя, — сказал он. — Это запрещено.

Ставня захлопнулась.

Гарри долго сидел на парапете, ошеломленный. Он действительно это сказал?

Потом он рассмеялся.

Если бы отец мог его сейчас видеть: «Разве я тебе не говорил, сынок? Ни одно доброе дело не остается безнаказанным».

Как, черт возьми, ему теперь слезть со стены? Спуститься тем же путем, что он пришел, было невозможно. Что же тогда?

Ставня на одном из окон сторожевой башни распахнулась, и из нее высунулся Здан.

— Англичанин! Сюда.

Гарри отдал ему замысловатый салют и начал пробираться к нему.

С террасы в главной касбе Амастан наблюдал, как Здан и Джордж втаскивают Гарри в башню. Поразительный поступок. Дважды за два месяца.

Зачем ему это делать, ради чужого ребенка?

Он повернулся к одному из рабов, ожидавших у двери.

— Передай, что я хочу говорить с английским капитаном сегодня вечером в моих покоях. Наедине.

Мужчина поклонился и поспешил прочь.

43.

Покои каида были единственными комнатами во всей крепости — да и единственными, что он видел с тех пор, как покинул Марракеш, — где были стеклянные окна. Раньше он видел это орлиное гнездо только зимой, когда свет был самым тусклым, но теперь, с приходом лета, солнце проникало сквозь высокие окна верхнего яруса калейдоскопом красных, желтых и зеленых лучей, что делало место почти волшебным.

Внутри было слишком жарко; Амастан устроился на улице, на низком диване, в тени позднего вечера. Несмотря на жару, он по-прежнему носил свой черный шейш.

После того как стражник, сопроводивший Гарри из его покоев, ушел, Амастан указал ему расположиться рядом. На серебряном подносе лежали апельсины и блины, подслащенные медом.

— Мне нравится сидеть здесь по вечерам, — сказал он. — Я люблю этот свет. В это время дня он мягче. Дневная пыль оседает в долине, висит там, как туман, и становится фиолетовой.

«Он привел меня сюда, чтобы полюбоваться видом, — подумал Гарри. — Неожиданно». Это было красиво: ласточки порхали в апельсиновых рощах, и только резкий крик сойки нарушал тишину. Англия была в миллионе миль отсюда.

Когда солнце опустилось за горизонт, на плоских крышах домов под касбой начали появляться фигуры: суданские рабы