Властелин Атласа - Колин Фалконер

class="p">— Конечно, нет. Но позвольте мне привести пример. Моя бабушка была главой нашего племени, каидом по собственному праву. Может ли одна из ваших элегантных жен стать генералом или премьер-министром? Вижу по вашему лицу, вы удивлены.

— Я думал, у вас, мусульман…

— Не все мусульмане одинаковы, и бербер — не араб. Мы славим одного и того же Бога, мы молимся Мекке пять раз в день, как предписал Пророк. Но мы все по-разному толкуем его слово, и у нас свои обычаи.

— Но у вас есть гарем, — сказал Гарри.

— Чтобы демонстрировать свое богатство миру и снискать расположение султана и имамов. Каида не будут уважать в Фесе или Танжере, если у него нет касбы и женщин. Но такие богатства пришли ко мне лишь недавно, в результате войн и союзов. Мой отец не мог позволить себе больше одной жены.

— Если женщина может быть каидом, как ваша бабушка, может ли она стать и султаном?

— Нет, это невозможно, — сказал Амастан, — не в Магрибе. Султан и его визири — все они арабы, и этого бы не допустили. Женщина может править берберами, но никогда не будет править арабами. Ни одной женщине в султанате нельзя доверить власть. Даже неполноценный мужчина, вроде евнуха, может подняться выше женщины. Как, например, нынешний главный визирь султана. Вы знали, что он евнух?

Гарри подумал о Хадже Хаммаде, о его скрипучем голосе, о складках жира, колыхавшихся при ходьбе. Конечно. Ему следовало догадаться.

— Женщины могут быть частью гарема, — сказал Амастан, — но никогда не могут иметь свой собственный. Это прерогатива господина. — Он встал и подошел к краю террасы, оперся на парапет. — Подойдите. Посмотрите.

Гарри подошел и встал рядом. Взошла полная луна, призрачно белея на бледно-голубом небе. По пыльной дороге от террасных садов на древнем осле ехал старик, по бокам покачивались две плетеные корзины с финиками. Должно быть, Иисус и его ученики видели подобное бесчисленное множество раз.

— Видите того старика? — сказал Амастан. — Это мог бы быть дед моего деда. Он был бедняком, всего несколько полей и глинобитный дом. Но у него была мечта для своего сына — чтобы однажды тот стал великим вождем. И у того сына тоже была мечта, и его дочь стала каидом.

— А что же ваш отец?

— Он мечтал, что однажды я стану пашой Марракеша.

— Вы исполняете его мечту.

— Да. Разве не все мы так делаем, если можем?

— Полагаю, так, — сказал Гарри.

— Что сделала та женщина? — спросил Амастан.

Внезапная перемена темы застала Гарри врасплох.

— Женщина?

— Та, в которую вы влюбились в Египте. Дочь генерала.

— Люси.

Люси. Гарри вдруг вспомнил теплую ночь в Александрии, аромат корицы, ванили и гвоздики, доносившийся со складов у набережной, протяжный, жалобный плач слепых нищих у ворот медины, молодых арабов в ярких кафтанах, с розами и жасмином за ушами, торговцев, наперебой предлагавших лимонад, сладости и золотистые оладьи, цветочниц, преследовавших их с тугими букетиками флердоранжа и маленьких розовых роз.

«Купите, сэр, купите для прекрасной леди».

«Мы тайком уплывем на корабле в Афины», — сказал он ей.

«Но они расстреляют тебя, если найдут», — прошептала она.

Он сказал ей, что ему все равно. Увлеченная штормовой волной его безрассудства, она согласилась, пообещала, что бросит вызов отцу, присоединится к нему на набережной на следующую ночь, начнет новую жизнь. Они оторвутся от всего, что сделало их теми, кем они были: британским армейским офицером и уважаемой, пользующейся спросом молодой женщиной.

Он помнил небо; клочья облаков бросали ореол на луну, висевшую над пальмами у доков. Он чувствовал притяжение океанского прилива, влекшего его в глубину, и был взволнован этим. Он чувствовал ее руку на своем лацкане, кончики ее пальцев на своей щеке, ее тело, прижавшееся к нему. Она подставила ему свою шею, белую и мягкую, и он ощутил губами теплый стук ее пульса. Все казалось возможным.

Той ночью в офицерском клубе он выиграл сорок гиней в одной партии в «двадцать одно». Валет червей и пиковый туз, он помнил.

Тогда ему казалось, что сами боги ему благоволят.

— Когда о наших планах стало известно, — сказал он Амастану, — она поступила так, как велел ей отец. Отказалась меня видеть.

— Что ж, отцы могут быть очень убедительны. Мы готовы на все, чтобы им угодить. Или чтобы им наперекор пойти. — Уголки глаз Амастана сморщились. — Но вы, должно быть, жаждете вернуться в Лондон, к своим карточным играм и джину. Вам будет приятно узнать, что мы нашли Бу Хамру. Похоже, он нашел убежище у племени Айт-Атта.

— Кто это?

— Это племя, живущее на юге, на краю великой пустыни. Они всегда доставляли хлопоты. Они воинственны и честолюбивы.

— В отличие от вас.

Намек на улыбку.

— Айт-Атта утверждают, что ведут свой род от курайшитов, племени, давшего нам Пророка. По крайней мере, они так говорят.

— Кажется, в Африке все так или иначе ведут свой род от Пророка.

— Никто не вел записей, так почему бы и нет?

— Я обнаружил, что в любой битве всегда выгодно иметь Бога на своей стороне.

— Конечно. Иначе кто бы вообще шел на войну?

— Значит, эти Айт-Атта — арабы?

— Они переняли берберские обычаи и говорят на благородном языке. Но все знают, что они — отродье семьи конокрадов времен Книги, и любой из них продаст родную бабку ради наживы. К тому же они низкорослы и смуглы, и им недостает красоты истинного бербера.

Теперь настала очередь Гарри улыбнуться.

— До сих пор, — сказал Амастан, — я предпочитал терпеть их присутствие у своих границ. Большая часть земель, на которые они претендуют, — это пустыня, которая никому особо не нужна. Пусть будут Властелинами Ящериц. Но теперь, когда они объединились с Бу Хамрой, они стали опасны.

— Значит, мы направляемся туда?

— Когда придет время, да. Но еще не сейчас.

— Как скоро?

— Когда я буду готов, — загадочно ответил тот и подал знак стражнику, стоявшему у двери. Откуда он взялся? — Мой человек проводит вас в ваши покои. Еще раз благодарю за спасение моего сына. Доброй ночи, капитан.

44.

Они спали, когда их разбудили стражники, тряся за плечи: «Быстрее, быстрее, идемте». Сначала