Кинжальщики. Орден низаритов без легенд и мифов - Вольфганг Викторович Акунов

с «франками» в Земле Воплощения. Но, как уже известно нам с уважаемым читателем, вопреки его желанию примириться с «многобожниками» и положительному отклику короля Амори I Иерусалимского на мирную инициативу «даиса», в дело вмешались храмовники и все испортили. Мощь военно-духовных орденов в «Заморском королевстве» непрерывно возрастала, что, привело, в конце концов, к трагическому для «франков» результату. Монашествующие рыцари не только грозили стать всесильными, но и все чаще вступали в конфликты с низаритами Сирии. Гарнизоны орденских крепостей, стороживших границы «франкского» королевства, постоянно совершали вылазки, опустошая низаритские владения. И все больше угрожали низаритам. Ситуация достигла поистине трагического обострения в 1176 году, когда госпитальеры-иоанниты превратили в свою штаб-квартиру огромную пограничную крепость Крак де Шевалье, расположенную всего в паре десятков километров от низаритской крепости Кадмус. Поскольку Саладин был известен своей откровенной враждебностью агрессивным и склонным к насилию христианским монашествующим рыцарям, с точки зрения низаритов было логично объединиться с султаном против этих непредсказуемых «ифриров» (так «агаряне» именовали членов христианских военно-духовных орденов, называемых «франками» на своем языке «фрер», то есть «братьями»).

Старания Синана нормализовать отношения с целым рядом соседних властителей, включая Саладина, увенчались успехом. Это позволило низаритам Сирии стать в значительной степени «самодостаточными», автономными и слабо зависимыми от низаритов Ирана. Вопрос, добились ли сирийские низариты полной независимости от своих иранских собратьев, представляется достаточно дискуссионным. Ибо, согласно некоторым источникам, Синан по-прежнему признавал верховную власть и авторитет ал амурского руководства восточных измаилитов.

Измаилитский шейх Абу Фирас из Майнаки, живший через сто пятьдесят лет после Синана, называет его, в своем апологетическом сочинении «Добродетели нашего господина Рашид ад-Дина», заместителем аламутского имама. Даже если это было так (в чем можно усомниться, с учетом солидной временной дистанции между временем жизни Синана и временем написания труда шейха Абу Фираза), это звание было скорее почетным, чем реально отражающим подчиненность его носителя «Орлиному гнезду». Позднейшие сочинения сирийских низаритов наделяли Синана не только полной самостоятельностью и полной независимостью от Аламута, но и полубожественным статусом, чуть ли не отождествляя его с имамом. Правда, эти позднейшие сочинения датируются временем раскола между изамилитами Ирана и изамилитами Сирии, вследствие чего они вряд ли могут считаться достоверным отражением реальной ситуации времени жизни Синана.

Все эти неясности и неопределенности неизбежно порождали (и продолжают порождать) множество умозрительных спекуляций вокруг истинной природы отношений между сирийскими низаритами и их иранскими собратьями. Однако существует и целый ряд достоверных фактов, на основании которых можно сделать выводы о характере этих отношений, а также о характере Синана (или, во всяком случае, о том, каким он сам хотел казаться и казался своим современникам), равно как и об особенностях проводимой им политики. Эта политика была весьма динамичной и гибкой, позволяя ему не хранить неукоснительно и нерушимо верность заключенным им союзам и договорам с тем или иным партнером. Синан адаптировал свою политику к изменяющимся быстро, как в калейдоскопе, внешним условиям, молниеносно реагируя на происходящие события и умело применяясь к обстоятельства. Наглядным примером такой гибкости служит взаимопонимание, достигнутое им с султаном Саладином в скором времени после снятия тем осады с Мазияфа.

Столь гибкая и мгновенно изменяющаяся политика плохо сочеталась с централизованным контролем (особенно – с «удаленным», «дистанционным» контролем, осуществляемым из Аламута, расположенного на весьма приличном расстоянии от Сирии). Необходимость постоянного обмена посланцами с «Орлиным гнездом», путь до которого (как и обратный путь) продолжался не один день, да еще проходил по территории Сирии, в том числе через владения государей, враждебных низаритам, весьма затрудняла бы связь между «периферией» и «центром». Кроме того, не следует упускать из виду еще одно обстоятельство. Хотя Аламут постоянно стремился контролировать «даисов», направляемых им в «идеологически обрабатываемые» (или, выражаясь религиозным языком, «духовно окормляемые») и военно-политически контролируемые «батинитским» орденским братством земли, разбросанность и изолированность измаилитских владений всегда и везде, даже в Иране, вела к значительной степени их автономии и независимости. Наблюдавшийся во времена жизни Синана у низаритов Ирана, после провозглашения «кийямы», во все большей степени своеобразный синдром «закукливания», «крепостного мышления», «отгораживания», «самоизоляции», естественно побуждавший их утрачивать свой прежний интерес к окружающему, «внешнему» миру, вероятно, также способствовал возникновению условий, в которых «низаритская Сирия» могла с большей легкостью добиваться независимости от «низаритского Ирана», чем в прежние времена, когда «батинитское» движение отличалось большей сплоченностью и большим единством. Все эти факторы вместе взятые вели к тому, что большую часть времени, проведенного «Горным старцем» Синаном в Сирии, тамошние низариты действовали во всех сферах фактически автономно и «у “Орлиного гнезда”, как жить, не спрашивались» (выражаясь слогом и словами новгородской былины о Василии Буслаевиче).

Вот как «франкский» хронист Жуанвиль описывал объезд «Горным старцем» подвластных тому областей:

«Когда Старец отправлялся верхом, перед ним скакал глашатай, неся в руках датскую секиру на длинном древке, целиком покрытом серебром и утыканном кинжалами, и кричал: «Дорогу тому, кто в своих руках держит смерть королей».

Есть некоторые основания полагать, что далеко не все в аламутской штаб-квартире низаритов были довольны «самовольством» и «самоуправством» своего «даиса» в Сирии. Так, упоминавшийся выше биограф Синана, Камаль аль-Дин, доходит в своем сочинении до утверждения, что «Орлиное гнездо» пыталось положить конец этому «самовольству» самыми решительными мерами, а именно – неоднократно направляя из Аламута своих посланцев с приказом убить Синана, опасаясь, что тот узурпирует власть, но Синан всякий раз убивал тех, кто был послан расправиться с ним. Впрочем, некоторых из своих потенциальных убийц «даису» сирийских «батинитов» удавалось обезвредить и без пролития крови, уговорив их отказаться от выполнения данного им приказания.

Сказанное вовсе не означает, что низариты сирийского орденского филиала, дружно противостоя всем покушениям аламутского орденского «центра» на свою независимость, всегда представляли собой тесно сплоченный коллектив, совершенно чуждый внутренним разногласиям. Именно в период руководства сирийским филиалом ордена Синаном такие, причем, весьма серьезные, разногласия случались не раз. В деятельности образовавшейся в недрах этого филиала группировки под названием «суфат» (что означает «чистые») проявились крайне экстремистские тенденции. Внутри ордена всегда шли споры и существовали разногласия относительно «сокровенного» («батин») и «внешнего» («захир») смысла и значения священного Корана. Эти издавна существовавшие разногласия существовали не только в среде низаритов, и не только между низаритами и остальными исповедниками ислама в целом, но и служили постоянным камнем преткновения между шиитами и суннитами. Однако «чистые» утверждали, что после провозглашения «кийямы», «учения о Воскресении», от «внешнего» смысла Корана и связанного с ним «внешнего» исламского религиозного учения следует полностью отказаться, ибо в свете «Воскресения» они стали больше не нужны.

Суннитские историки – современники событий – приписывали «чистым» все