Первый Выбор - Канира

зрения. Но с его точки зрения? Он проживёт полную жизнь. Богатую. Значимую. Наполненную любовью, дружбой, целью. И когда он умрёт, он умрёт в мире, который стал лучше благодаря ему.

Я вернулся к дереву и сел снова.

— Разве это недостаточно? — спросил я. — Разве жизнь, прожитая с целью и смыслом, не ценна, даже если она повторится?

Мать медленно покачала головой.

— Но мы знаем…

— Именно, — подчеркнул я. — Мы знаем. И это наше проклятие. Мы видим вечность. Видим циклы. Видим повторение. Но они — нет. И в этом их благословение.

Я посмотрел на неё более внимательно.

— Ты говорила о сострадании. О желании помочь. Но истинное сострадание — это не раскрывать правду, которая уничтожит их. Истинное сострадание — позволить им жить в блаженном неведении. Позволить их жизням иметь смысл, который они сами придают им.

Мать опустила голову.

— Я была высокомерна…

— Нет, — мягко возразил. — Не высокомерна. Ты заботилась. Это не порок. Но забота без мудрости может быть разрушительной. Ты просто не опытна…

Я вздохнул.

— Я прожил эоны лет, Мать. Когда ты были в заточение, я жил бесчисленно количество времени среди смертных. Видел бесчисленные реальности. Бесчисленных существ. И я понял одну вещь — вмешательство высших сил в жизни смертных почти всегда приносит больше вреда, чем пользы.

— Почему?

— Потому что мы изменяем правила игры, которую они не понимают, — ответил я. — Представь, что ты играешь в игру. У тебя есть правила. Есть цель. Есть понимание того, как достичь победы. И вдруг кто-то, кто не участвует в игре, кто стоит вне её, приходит и меняет правила. Или раскрывает, что игра была иллюзией с самого начала.

Я развёл руками.

— Что происходит? Игра теряет смысл. Победа теряет ценность. И игрок теряет мотивацию продолжать.

Мать подняла голову.

— Ты видел это раньше?

— Много раз, — кивнул я. — В других секторах. В других реальностях. Каждый раз, когда высшее существо решало "помочь" смертным, раскрывая им слишком много, результат был катастрофическим.

Я встал и начал медленно ходить вокруг капсулы.

— Смертные процветают в неопределённости. В незнании. Это даёт им свободу творить. Мечтать. Надеяться. Когда они узнают слишком много о механике реальности, о том, как всё на самом деле работает… они теряют это.

— Как мы увидели в Зале Справедливости, — тихо сказала Мать.

— Именно, — подтвердил я. — Супермен не мог вынести знание о бесконечных циклах смерти. Чудо-женщина не могла принять, что её борьба была частью механизма. Бэтмен, человек, чей разум был его оружием, сломался, увидев, что всё его мышление было бессмысленным.

Я остановился и посмотрел на Мать.

— И Анти-Монитор. Существо разрушения, действовавшее по инстинкту, вдруг осознало, что оно — инструмент. Узник. Это осознание не освободило его. Оно сделало его безумным и в тысячу раз опаснее.

Мать встала с дерева и подошла ко мне.

— Но тогда что мы можем сделать? — спросила она. — Просто наблюдать? Позволять им страдать, когда мы могли бы помочь?

— Мы можем направлять, — ответил я. — Тонко. Незаметно. Не раскрывая себя. Не показывая полную правду. Иногда небольшой толчок в правильном направлении — это всё, что нужно.

Я указал на капсулу.

— Эта капсула приземлится здесь. Через несколько минут придут Кенты. Они найдут ребёнка. Возьмут его. Воспитают как своего сына. Всё это произойдёт естественно, без нашего вмешательства.

— Но мы могли бы ускорить это, — сказала Мать. — Обеспечить, чтобы они пришли раньше. Чтобы ребёнок не замёрз…

— И это было бы вмешательством, — перебил я. — Маленьким, возможно безвредным. Но где граница? Если мы обеспечим, чтобы Кенты пришли раньше, то почему не обеспечить, чтобы Кал-Эл никогда не столкнулся с криптонитом? Чтобы Лекс Лютор не стал злодеем осознав своё положение? Чтобы Джокер никогда не родился? Чтобы Брюс Уэйн не терял родителей?

Мать открыла рот, чтобы ответить, но замолчала.

— Видишь? — продолжил я. — Каждое вмешательство ведёт к следующему. Каждое "улучшение" создаёт новые проблемы. И в конце концов мы становимся не наблюдателями или направляющими. Мы становимся кукловодами. А они — марионетками.

Вернулся к дереву и снова сел. Похлопал рядом с собой, приглашая Мать присоединиться.

Она села, её форма выглядела меньше, менее величественной. Первобытный хаос, усмирённый пониманием.

— Отец создал свободную волю, — сказал я тихо. — Это его величайший дар Смертным. Способность выбирать. Даже если выбор приводит к страданию. Даже если выбор — ошибка. Потому что только через выбор они могут расти.

— Но цикл отнимает этот выбор, — возразила Мать. — Они не могут выбрать выйти за пределы. Не могут выбрать помнить.

— Нет, — согласился я. — Не могут. Но внутри цикла? Внутри каждой итерации? У них есть бесчисленные выборы. Как жить. За что бороться. Кого любить. Кем стать. Они Бессмертны в своём Смертие.

Я посмотрел на звёздное небо.

— Цикл — это не тюрьма для них, Мама. Это защита. Для остального Творения. Их силы настолько велики, что, если они вырвутся, начнутся войны, которые уничтожат бесчисленные реальности.

— Ты так уверен в этом?

— Я видел это, — ответил, пожав плечами. — В других секторах, где я не установил барьеры. Где существа подобной силы получили свободу распространяться. Результат был… ужасающим.

Мать замолчала. Переваривала мои слова.

— Значит, ты говоришь, что вмешательство всегда неправильно?

— Не всегда, — признал я. — Бывают исключения. Моменты, когда баланс нарушен настолько сильно, что требуется коррекция. Но такие моменты редки. И даже тогда вмешательство должно быть минимальным. Хирургически точным.

Я повернулся к ней.

— То, что мы сделали… или почти сделали… в Зале Справедливости, было противоположностью этому. Мы раскрыли себя. Показали правду, которую они не должны были видеть. И почти уничтожили всё.

Мать кивнула медленно.

— Я понимаю теперь. Понимаю, почему ты был так против моих действий.

— Ты не была неправа в желании помочь, — сказал я мягко. — Твоё сердце было в правильном месте. Сострадание — это добродетель. Но оно должно быть уравновешено мудростью. Пониманием последствий.

Я встал и подошёл к капсуле снова. Кал-Эл начал просыпаться, его маленькие ручки шевелились.

— Скоро придут Кенты, — сказал я. — Они найдут его. Назовут Кларком. Научат доброте, честности, состраданию. И он станет величайшим героем, какого знал этот мир.

Я повернулся к Матери.

— И мы не будем вмешиваться. Позволим ему пройти свой путь. Совершить свои ошибки. Одержать свои