Поэма о Шанъян. Том 3–4 - Мэй Юйчжэ

он был еще слишком молод, ему не было и пятнадцати лет, он просто не мог оставить его руководить страной. Многократно обдумывая положение на границе, он согласился на просьбу Сяохэ-гэгэ отправить того на фронт. Император назначил его главнокомандующим и выделил двести тысяч солдат.

В день, когда ему нужно было выступать в поход, Сяохэ-гэгэ вошел в императорский дворец с прощальным визитом, а затем посетил дворец Цзинхуань, чтобы попрощаться с гунчжу.

В тот раз он обратился к ней не как к «гунчжу», а как раньше.

– Циньчжи, может, Се Сяохэ – не первый в мире герой, но в моих жилах течет горячая кровь. Я должен отправиться на Запад, конь мой пересечет реки и горы нашей Поднебесной. Я не вернусь и не увижу тебя, пока не завоюю все великие заслуги мира!

Еще он сказал, что будет ждать меня столько, сколько потребуется.

А потом добавил:

– Циньчжи, в сердце твоем – герой, а Се Сяохэ – человек простой.

– Гунчжу?..

Тетя Юэ нежно потрясла ее за плечо, перепугавшись, что лицо гунчжу побелело. Сердце тети сжималось от тревоги.

Когда Чэнтай-гунчжу пришла в себя, она грустно улыбнулась и сказала:

– Все хорошо… Ночь сегодня холодна. Я пойду посмотрю, переоделся ли Чэ-эр и готов ли к ночному чтению…

Тетя Юэ хотела что-то сказать, но не решилась, глядя на ее удаляющуюся одинокую фигуру. Ей только и оставалось, что глубоко вздохнуть.

Такие мысли способны ниспосылать несчастья. Если она не полюбит себя – кто полюбит ее?

По стареющим щекам тети Юэ скользнули искры слез.

На второй лунный месяц Чжао-гофужэнь скончалась во дворце Лицюань.

К концу весны приближался день поминок императрицы Цзинъи. Из года в год в это время не было слышно музыки, люди не ходили в ярких одеждах.

На третий лунный месяц поход на Запад увенчался великой победой. Чанъань-хоу умиротворил границу и стал внушать страх на всех четырех сторонах света. В скором времени он должен был вернуться с победой. Его высочество наследный принц стал командированным по высочайшему повелению ревизором и лично посещал храмы Чансю, чтобы отобрать лучших из лучших. В народе говорят, что уже в свои четырнадцать лет его высочество перенял лучшие таланты и добродетели родителей, он – будущее процветающего мира.

В начале следующего месяца Яньнин-гунчжу собралась вернуться в столицу из Ниншо.

За последние несколько дней император расхваливал своих министров, отчего все во дворце необыкновенно оживились и были счастливы.

Во дворце Цзинхуань Чэнтай-гунчжу привела тетю Юэ выслушать доклады евнухов.

Тетя Юэ стояла рядом и наблюдала, как гунчжу внимательно задает вопросы. Она на глазах становилась все более спокойной и умной в решении дел внутреннего двора. Тетя Юэ была счастлива. В конце концов, вырастила ее императрица Цзинъи. В последние годы дела внутреннего двора постепенно перешли под единоличный контроль Чэнтай-гунчжу. Она не только решает простые дела, но и справляется со сложными, тем самым избавив императора от многих забот.

Вот только ее сестру, Яньнин-гунчжу, император чрезмерно баловал. Она относилась к жизни как к игре и совершенно ничего не знала о важных делах при дворе.

Однако однажды она даже отправилась с Цзянся-ваном в путешествие в далекую пустыню. Через полгода, когда она вернулась, она с таким восторгом рассказывала о путешествии, добавляя, что не хотела возвращаться. Целыми днями напролет она ездила верхом и отстреливала коршунов из лука. Безобразие… У тети Юэ голова раскалывалась, когда она думала о «маленькой принцессе»[216].

Никто не понимал, что у императора на уме. У него трое детей – с наследником он обращался жестко, но при этом души не чаял в Яньнин-гунчжу. Добротой, величием и добродетелями отца-императора и матери-императрицы обладала только их неродная старшая дочь – Чэнтай-гунчжу.

Закончив доклад, евнухи медленно покинули внутренние покои. Чэнтай-гунчжу посмотрела на тетю Юэ – сначала со всей строгостью во взгляде, а затем улыбнулась и высунула кончик языка, как маленькая озорная девчонка.

– Просто беда! Эти люди говорят так долго и про-странно…

Тетя Юэ с улыбкой подала чай с жэньшенем, не сдержалась и сказала:

– Когда Яньнин-гунчжу вернется в столицу, мы больше не можем позволять императору так баловать ее. Ей уже четырнадцать, она вот-вот должна пройти церемонию цзили! Как она будет выглядеть в глазах народа с таким характером? Гунчжу должна убедить императора!

Чэнтай-гунчжу солнечно улыбнулась и сказала:

– Юэ-гугу все больше и больше говорит как наш старый домашний учитель! Я думаю, что Сяосяо – хорошая девочка. Она совершенно свободна и ничем не связана, у нее свой мир. Пусть она совсем не похожа на дочь императорской семьи.

– Рано или поздно Яньнин-гунчжу должна будет выйти замуж. Император не может баловать ее вечно… – Нахмурилась тетя Юэ.

Чэнтай-гунчжу улыбнулась, опустила взгляд и тихо сказала:

– Юэ-гугу, в стенах дворца чувствовать себя непринужденно и беззаботно – это роскошь. Я понимаю, о чем думает отец-император. Он надеется, что Сяосяо будет не такой, как положено гунчжу в императорской семье, что она будет жить своей жизнью. Я тоже ей этого желаю.

Боль стиснула сердце тети Юэ, и глаза ее вмиг покраснели от слез.

Как она не понимала до этого? Император баловал Яньнин-гунчжу и хотел дать ей все, что она пожелает, не просто так – это было извинение перед его почившей женой. Он хотел подарить дочери все мечты, которые теплила в своем сердце ее мать, но которые просто не успела исполнить при жизни.

– Гробницу уже отстроили, отец-император вчера ездил посмотреть и уже вернулся. Ему все очень понравилось. – Чэнтай-гунчжу чуть повернула голову и подняла глаза к скрытому за потолком дворца небу. Она будто не видела слез тети Юэ.

– Император всегда был бережлив, – вздохнула тетя Юэ. – Он и дворцов никогда не строил. Только семь лет ушло, чтобы гробницу отстроить.

Императрицу похоронили в самой глубокой подземной усыпальнице. На строительство гробницы для императорской семьи действительно ушло целых семь лет. Семь лет… Чэнтай-гунчжу грустно улыбнулась. Они собрались ступить в вечность вместе, держась за руки. Семь лет – ничто для них. Интересно, насколько их гробница красива?

За исключением императора, министров, контролирующих процесс строительства, и строителей – никто не мог ступить туда.

Двадцатый день четвертого лунного месяца выдался пасмурным. Дворец обдували холодные ветра и омывали проливные дожди. В каждом дворце повесили белоснежные шестигранные фонари. Покачивались зеленые шторы. Так делали из года в год вот уже на протяжении десяти лет. Ночью во дворец Ханьчжан прибыла Чэнтай-гунчжу в простом платье.

Внутри не горели фонари, едва дрожал тусклый свет свечей. Слуги стояли