Пшеничная вдова - Данила Скит

С этими словами Юстас подался вперед, напоровшись на острие клинка. Алое пятно крови выступило на его чреве, смочив и белую рубаху и расшитый зелеными лилиями молочный жилет. В мгновение вздоха подул промозглый бриз, начав хлестать по щекам. Он был настолько колким, что заставлял слезиться глаза. В глазницах небесного жеребца потухла звезда и Жница, что отбирает, приняла свою жертву на скале Отречения.

Реборн в пылу гнева обнажил свой меч и подался вперед. На его плечо вдруг легла тяжелая рука, одернув его назад:

– Он сделал свой выбор, мой король, – послышался голос Вердана Торелли над его ухом, – Не надо.

Повернул голову, Реборн взглянул на плечо. Правая рука десницы лежала на стали вороненых лат, одним-единственным пальцем сдерживая его ярость. В этот палец Вердан Торелли вложил все: силу, зоркость и верность. Выглядело это до одурения странно, Реборн на секунду растерялся, не решаясь преодолеть храбрость одинокого пальца.

– Не смей возвращаться в Глаэкор, – отрезал Бернад, переступая через бездыханное тело Юстаса, – Отныне это не твой дом, и я тебе не отец. Увижу тебя на моей земле – выпущу кишки.

Отец ушел. За ним последовали красные шлемы, увлекая за собой плащи, а потом протрубил горн. На пляжах началась суета, солдаты, моряки и рыцари всходили на корабли, что-то громко крича и переругиваясь между собой. Уносили раненых. Еще долго Реборн возвышался над телом Юстаса, пока черные корабли покидали гавань. Те неумолимо приближались к горизонту, смешавшись вскоре с розовыми парусами Восточников. Прежде чем окончательно поравняться с закатом, они прошли мимо них, словно нитка сквозь игольное ушко. Прошло лишь мгновение, и смоляные фрегаты окончательно исчезли за линией моря. К тому времени ночь покрыла землю и всю столицу вместе с Шахматным замком. На небо взошел вороной жеребец, выставив вперед свои серебряные копыта – без взгляда и без сердца, он вновь начал скакать по полотну ночи, увлекая за собой судьбы людей.

Возвращался Реборн с тяжелым сердцем. Отец так и не обнажил своего меча, но разрезал его душу до самых костей. Он знал, что рана эта будет сопровождать его до самой смерти.

Повсюду горели факелы. Столица оживала. Корабли Восточников заполняли гавани, приставая к причалам. Столица наводнилась гостями, и, не способная вместить всех, принимала их прямо на пляжах. Бронзовокожие воины купались в морской пене волн, удивляясь множеству мелких водорослей, горящих синим холодным огнем. Близилась зима и пляжи вспыхнули голубым светом, приливные волны горели изнутри, сквозь толщу воды. Гости разводили огромные костры, то тут, то там видневшиеся на пляжах, огромные быки, свиньи и всякая дичь крутились на вертелах, наполняя животы. Восточники отмечали победу так и не свершившегося боя.

Реборн зашел за стены замка уже глубокой ночью. Во дворе расположили раненых, их было много, в темноте Реборн даже не мог рассмотреть, насколько. Сир Хардрок мельтешил между рядами солдат вместе с Верноном. Пожилой клирик скептично относился к холодящей мази, сразу почувствовав конкуренцию своему методу врачевания. Он гневно запахивал полы своего широкого халата и покачивал головой, когда Хардрок давал солдатам жевать дурман-траву, а потом смазывал их кожу мазью. Сухие жилистые щеки Вернона нервно дергались, когда он гонял Сестер Храма, дабы те успевали смачивать повязки экстрактом дурман-травы, который он выделил из ее листьев еще несколько месяцев назад. Он считал, что наложение сока поверх раны несет гораздо меньше последствий для сонного разума воина, а Хардрок утверждал, что эти воины по обыкновению своему так много закладывают за воротник, что от одного применения травы во внутрь ровным счетом ничего не изменится. Реборн даже припоминал, что лекари подрались по этому поводу. Длилась эта схватка недолго, правда, обоим после нее пришлось подстричься.

– Живой! – услышал Реборн знакомый голос визжащей женщины, – Живой! Я знала!

Она кинулась к нему, выбежав во двор. Исбэль мчалась мимо пылающих факелов, мимо перепуганных Сестер, мимо серого камня и уставших от долгого дня лошадей. Когда она прыгнула, Реборн поймал ее прямо в воздухе. Руки ее сомкнулись на его шее, а огненные локоны окутали латные плечи и голову. В нос ударил знакомый запах лаванды и вербены. Исбэль прижалась к его щеке своей щекой и Реборн почувствовал, как ее соленые слезы щиплют мелкие раны на его коже. Эта приятная боль растворяла тяжесть в его груди. Она таяла, словно лед под полуденным весенним солнцем, ласковые лучи оставляли теплоту в сердце.

– Я боялась, я так боялась! – хватка оказалась настолько сильной, что никакой кошке за королевой было не угнаться. После долгих объятий Реборн насилу отцеплял птичьи пальчики, пытаясь успокоить дрожащую Исбэль.

– Чего же ты боялась?

– Снова остаться одной.

В больших малахитовых глазах было столько надежды, счастья и блестящих слез, что он понял: любит, всем сердцем любит. И плевать, что говорил отец, раскалывая его душу на тысячи ледяных осколков. Они растаяли сразу, как только коснулись ее теплоты.

– Посмотрите на него, во! – как только Вердан Торелли оказался за стенами замка, он тут же поднял правую ладонь с указательным пальцем и начал всем его показывать. Он тряс пальцем, протыкая воздух, а широкую грудь его распирала гордость, – Значит, не только в носу ковыряться годен! Посмотрите на него, этот палец спас тысячи жизней, целые страны!

К счастью, на этом моменте Вердан Торелли остановился, не став приписывать конечности более обширные заслуги.

– Кто это? Фредерик? – удивленно спросил Реборн, когда мимо него пронесли мертвого гонца, его тучное тело невозможно было не узнать даже при сумерках ночи.

– Да, это он, – ответила Исбэль, спрятав лицо на груди Реборна.

– Что с ним случилось?

Королева ответила не сразу. Отстранившись от черных вороненых лат, она твердо произнесла:

– Его убил восьмой вздох.

Глава 42. Заключительная. Кружево судеб

– Есть свободные кварталы на севере Аоэстреда. Несколько весен назад там бушевала весенняя хворь. Она унесла тогда многих… тысячи, – Исбэль ластилась к Реборну, открыв налившиеся груди, и опыт подсказывал ему, что неспроста, – После там поселились инаркхи, и никто из них не умер. Лекари сказали, что он теперь чист. Сир Хардрок это подтвердил…

– И чего же ты опять от меня хочешь, женщина?

Бремя жены пробуждало в нем особенное внимание, и Реборн знал, что Исбэль это тоже знала и не стеснялась этим пользоваться. Но в последнее время она была не раз поймана за лизанием колонн