Четверть часа на супружеский долг - Мария Дмитриевна Берестова

Постаравшись улыбнуться максимально очаровательно, Диэри тщательно выговорила по-веранесски:

— Приятного аппетита, Тьен!

Он отвлёкся от яростных переглядок со своими людьми; как только он взглянул на неё — лицо его озарилось улыбкой.

— Благодарю, — чинно выговорил он. — Взаимно!

Слова «взаимно» Диэри не знала, поэтому растерянно покачала головой. Атьен тут же перевёл.

— Взаимно, — тихо повторила она, запоминая новое слово.

Про взгляды за спиной она благополучно забыла: тем более, что там вскоре вернулись к застольной беседе, пусть и не так громко, как раньше.

— Думает, выучит наш язык, и станет своей! — с раздражённым напором выговорил одноглазый, остервенело терзая ножом кусок колбасы.

— Ну, наш-то маркграф явно на это повёлся! — командир выговорил титул нарочно чётко и громко, и посмотрел при этом в упор на Атьена.

Тот этот взгляд перехватил; на миг прищурился — он явно расслышал реплику — и невозмутимо вернулся к беседе с Диэри, заставив командира заскрежетать зубами от гнева.

— Да, бойко его ниийская потаскушка окрутила, — брызнул ядом язвительный шатен.

Не выдержав, Брендан громко поставил чашку на стол: она глухо стукнула о столешницу, привлекая к нему взгляды, словно он нарочно этого хотел.

В отличие от остальных, он пристально наблюдал не за Диэри, а за Атьеном, и видел, как тот безотчётным движением чешет бровь — словно пытаясь разгладить хмурость — и мелко постукивает ногой по ножке стула, как всегда делал, когда чувствовал себя не в своей тарелке.

Брендан не хотел понимать его чувств, но не мог не понять.

— Ты говоришь о своей княгине, — холодно напомнил он языкастому шатену.

Тот, кажется, хотел взвиться и возразить, но сидевший рядом старший тяжело положил ладонь ему на плечо, вынуждая остановиться.

— Бренд прав, — весомо сказал он.

— И что, нам теперь перед ней стелиться? — со злостью возразил одноглазый.

Его слова вызвали всеобщее одобрение: послышались возгласы, так или иначе обозначающие, что они все перед этой проклятой тварью стелиться не будут. Каждый из них, впрочем, неосознанно поглядывал на затылок Диэри — безотчётно надеясь, что их ненависть достигнет адресата.

К счастью, принцесса пока почти не знала языка, поэтому яд их пропал втуне.

Брендан, однако, всё ещё наблюдал не за Диэри, а за другом, и видел, как то и дело начинают кататься гневные желваки по его лицу, как безотчётно сжимается кулак на столовом приборе, как тяжело ему возвращаться к непринуждённой беседе и делать для Диэри вид, что всё в порядке.

«Но что я могу сделать?» — хмуро размышлял Брендан, откинувшись на спинку стула, сложив руки на груди и стараясь не слышать те остроты, которыми обменивались одноглазый и шатен в попытках выплеснуть свою боль.

Брендан досадливо поморщился.

Перед глазами встало лицо погибшего князя — его лучшего друга, названного брата. День перед битвой, их последний разговор… душу вывернуло наизнанку сверхчеловеческой болью, ногти впились в кожу даже сквозь ткань рубашки.

Проклятые ниийцы отняли у них всё, оставив вместо сердец — горькие пепелища из скорби и отчаяния. Не вернуть. Никогда никого не вернуть. Самые близкие, самые дорогие люди — мертвы. Они тут, за этим столом — осколки выживших, проклинающие то, что выжили. Их души были похожи на безжизненный сухостой, где не могло прорасти больше ни одно чувство, кроме ненависти.

И она — этот неуместно радостный нежный цветочек, не знающий этой изматывающей вседневной боли. Это её народ пришёл на их земли — и вот, они уничтожены, а её война не коснулась даже тенью!..

Это было чудовищно несправедливо, и Брендан желал, чтобы она страдала теперь — так, как страдали они, — и чтобы её жизнь превратилась в ад — как превратил в ад их жизни её брат.

Ему хотелось присоединиться к обмену колкими и сальными репликами — и тоже ударить её хотя бы словами. Хоть так дать выйти наружу этому мучительному: «Это несправедливо, несправедливо, несправедливо!»

Он стискивал зубы и заставлял себя молчать — потому что любая стрела, пущенная в неё, ударит не в неё саму, а в друга, который нервно стучал ногой по ножке стула и отчаянно сжимал кулак на вилке.

Прокляв и самого себя, и всё на свете, Брендан решительно встал.

На него поднялись удивлённые взгляда отряда — завтрак ещё не был закончен.

— Невыносимо в вашей похабщине, — холодно, не глядя на товарищей, произнёс Брендан, прихватил за спинку свой стул и решительно подсел к Атьену и Диэри.

За столом отряда повисло ошеломлённое молчание.

Атьен замер, глядя на него настороженно и упрямо. Личико ниийской принцессы на миг застыло — по взгляду было понятно, что она пытается совладать со страхом, — потом перешло в явно отрепетированное выражение светской любезности.

Мысленно обратив в адрес Бога чрезвычайно грубую матерную фразу, Брендан непринуждённо улыбнулся, повернулся к принцессе и весёлым тоном — тем самым, каким он говорил когда-то в другой жизни, когда-то до войны, — произнёс:

— Знаете, я вспомнил одну совершенно очаровательную застольную традицию!..

Светская маска на лице принцессы треснула; облегчённая улыбка озарила всё её лицо, и Брендану даже показалось, что в глазах её заблестели слезинки.

Но главным было не это — главное он заметил краем глаза.

Нервно сжимавшая вилку в кулак рука расслабилась, а лёгкий стук ботинка о ножку прекратился.

Почему-то после этого лёгкий весёлый тон не пришлось из себя выдавливать: он полился быстрой речью наружу сам.

Глава одиннадцатая

А в сердце разгорелся любосвет:

На всевопрос нашла теперь ответ.

На крыльцо после завтрака они вышли втроём и чуть позже остальных — отряд уже собирался у своих лошадей. Этим утром тумана не было совсем, и лёгкие солнечные лучи заливали всё вокруг мягким янтарным светом. Улучив момент, Атьен благодарно пожал руку Брендана: он понимал, чего другу стоил его поступок.

Не было сказано никаких слов напрямую; но Брендану не нужны были слова. Впервые за долгие месяцы его сердца коснулось тепло — и ему захотелось, в самом деле искренне захотелось сделать что-то хорошее для этой странной принцессы, которая принесла весенние краски в их привычно-пепельное пожарище.

Повернувшись к ней, он чуть громче, чем требовалось — чтобы точно услышал и отряд! — проговорил:

— Вы делаете большие успехи в веранесском, княгиня!