Со смертью нас разделяют слезы - Ао Морита

Дядька в пиджаке поднялся, развернулся к нам, смерил подростка тяжелым взглядом и заорал:

– Угомонись! Раз не нравится, так и не приходил бы!

Ему оказалось чуть за сорок. Я впервые видел его не со спины, и он выглядел гораздо моложе, чем я думал. Фурухаси умолк, но мужчина уже распалился:

– Ну! Чего теперь язык проглотил?

Остальные зрители тоже буравили моего соседа осуждающими взглядами. Если честно, я удивлен, что они не отреагировали на его шуточки прежде.

– Эй! Оглох, что ли? – не отступал разгневанный мужчина и даже схватил Фурухаси за грудки.

Их ринулись разнимать сотрудники центра, и как только парня освободили, тот осел на пол, с громким лязгом опрокинув за собой стул.

– Фурухаси, ты цел? – тихонько спросил я у неподвижно сидящего на полу приятеля.

Обычно такой дерзкий, в этот раз, видимо, он растерялся и окаменел. Длинные волосы прикрывали глаза, и я только и видел закушенную нижнюю губу, через которую он процедил что-то невнятное.

– Что ты сказал?! – рявкнул дядька.

– Я сказал: тоже мне, умник нашелся! – Фурухаси поднялся на ноги и пнул опрокинутый стул.

Все мы – я, дядька и остальные зрители – воззрились на него.

– Да мне тошно смотреть, как вы все легко льете слезы! Вы хоть представляете, как это тяжело, когда хочешь заплакать, а не можешь?! – Лицо у Фурухаси перекосило от гнева, глаза заблестели.

– Ч-что ты несешь?

– Слышал про такую болезнь – адакрия? Некоторым людям плакать смертельно опасно! Нельзя плакать, даже когда все очень плохо и нет сил. У меня сестра ею болела… – Голос Фурухаси под конец тирады ослаб.

Что до меня, то я, услышав из его уст столь знакомое мне слово, застыл как громом пораженный.

– Она терпела, даже если ей очень хотелось плакать. Да я весь желчью исхожу, когда вижу людей, льющих слезы из-за всякой фигни. Я ненавижу все эти дешевые ролики и вас всех тоже ненавижу! Вы даже не думаете, как тяжело кому-то живется без слез и какое сокровище вы так бездумно проливаете. Ненавижу!

Фурухаси весь задрожал. Из его глаз заструились злые, горячие капли – точно ручьи побежали, – но он даже не пытался их стереть.

Ни мужчина, ни сотрудники центра ничего не говорили. Может, не знали, что сказать запыхавшемуся от злости подростку. Я – точно не знал.

Наконец он подхватил сумку и вылетел из зала. Несколько секунд спустя и я поспешил за ним. Нагнал его только у станции: парень сидел на лавочке, угрюмо опустив голову. Без лишних слов я сел рядом.

– Вот я придурок, – пожаловался Фурухаси.

Кажется, он уже успокоился. Во всяком случае, больше не плакал.

– Да нет. Я не знал, что твоя сестра страдала от адакрии.

– А ты что, слышал про нее?

– Слышал, – уклончиво ответил я.

Не надо бы моему приятелю знать, что я с таким диагнозом намеренно пытался довести себя до слез.

– Даже не предполагал, что ты поэтому заинтересовался «Слезными вечерами».

– Поначалу я записался из любопытства. Хотел понять, почему люди плачут. Но все эти придурки так легко лили слезы, что я обозлился. Сестра изо всех сил старалась не плакать, и меня бесило, что кто-то специально вызывает у себя слезы.

– Да уж… Извини.

– Забей. Я знаю, тебе плохо оттого, что ты не можешь плакать. Сколько ты уже так? Семь лет?

Теперь ясно, почему он так болезненно отреагировал, когда я объяснил, зачем записался на мероприятие.

– Так ты сам-то – десять лет держался, но сегодня заплакал.

– А, так я соврал. Я пообещал себе, что не пророню больше ни слезинки, когда сестренке объявили диагноз. Но в прошлом году нарушил слово. Когда она умерла. Вот с тех пор правда ни разу не плакал.

Я уже понял, что его сестры больше нет, но колебался, можно ли уточнить, как это произошло. Тем временем Фурухаси вытащил телефон и показал фотографию сестры. Не старше девятого класса. Очаровательная девочка в форме-матроске с короткой стрижкой. На картинке они стояли вместе, и она сдержанно показывала пальцами V.

Пока я придумывал, как его потактичнее расспросить о ней, Фурухаси уже сам начал рассказывать. Неутешительный диагноз его младшей сестре, Мари, поставили в третьем классе. Он очень ее жалел и поклялся, что никогда не будет плакать: считал, что ей будет обидно. Мари держали подальше от любых развлечений, которые могли подвергнуть ее опасности. Она не заводила друзей и все свободное время сидела дома. Разумеется, ей запрещали смотреть телевизор и читать книжки и мангу, и я хорошо понимал, в какой клетке она жила.

– Когда она училась в восьмом классе, я не справился с байком… Неделю не приходил в себя, а как очнулся – ее уже похоронили. – Фурухаси прижал ладони к лицу, и меж пальцев заструилась прозрачная жидкость.

Мари возвращалась с курсов, а он выехал к ней навстречу – тут-то и случилась авария. Прямо у нее на глазах. От шока девочка расплакалась и…

– Она умерла из-за меня. Столько лет держалась… А я ее убил. – Парень стукнул кулаками по коленям и зло всхлипнул. Потом еще раз ударил – и еще, и еще.

Какое несчастье. У меня очень болела за них душа.

Мари похоронили прежде, чем он пришел в сознание. Получается, он даже не сказал ей последнее «прощай». Я не знал, как его утешить.

– Знаю, что сержусь на них потому, что больше не могу злиться на себя. Люди, которые приходят на вечера, ни в чем не виноваты. Но когда я видел, как они специально собираются, чтобы пореветь, и ревут как придурки, меня такое зло брало! Мари тоже хотела проплакаться…

Неудивительно, что Фурухаси проникся такой ненавистью к слезам: они убили его сестру, и к тому же он считал, что ответственность лежит в том числе и на нем. Я, конечно, его не винил. Слезы отравляли ему жизнь так же невыносимо – нет, еще невыносимее, чем мне.

– Я подозревал, что однажды не выдержу, и продолжал ходить с полным пониманием своего положения, но чтоб в таких обстоятельствах расплакаться! – Пролив немало слез, парень поднял глаза к небу и шумно выдохнул. На него даже прохожие оглянулись. – Трындец.

– Угу. Редкостный придурок ты, Фурухаси.

– Ага. Придурок. Но так грустно! – воскликнул он и рассмеялся.

Мне от его беззаботного смеха стало легче. До чего все-таки странный человек. Я тоже улыбнулся.

– И что теперь? Думаю, тебя записали в черный список.

– Это да. Больше не приду, значит. А ты как?

– А я… в следующем месяце приведу Хосино.

– Да? О, точно. Ты вроде совета хотел спросить.

– Ну да… – промолвил я, но осекся. Передумал советоваться. – Да нет, ничего важного.

– Да? Ладно, тогда я домой. Удачи со слезами.

– Угу. Надеюсь, повезет.

Фурухаси на прощание энергично помахал мне рукой, и я ответил ему тем же. Хорошо бы нам еще где-нибудь когда-нибудь встретиться.

⁂

Накануне годовщины смерти ее сестры я позвал Хосино в кабинет кружка. Поначалу она пыталась отпираться, но я настоял, что надо очень серьезно поговорить.

Она предупредила, что придет попозже из-за дежурства в классе, и я терпеливо дожидался ее за чтением. Сегодня взял с собой один из ее любимых романов про подростковую любовь. В сравнении с прошлым триместром я стал намного ближе к сердцу принимать такого рода истории. Узнал, что это такое – любить человека…

– Прости, что задержалась, – с порога извинилась Хосино.

На мгновение перед глазами промелькнуло первое заседание кружка, в котором я принял участие: она тоже тогда дежурила в классе. А когда пришла, вытащила из сумки портативный проигрыватель и мы посмотрели фильм про путешественника во времени. Герой пытался спасти возлюбленную от неминуемой гибели и раз за разом возвращался в прошлое. Расплакалась тогда одна Хосино.

Если бы я умел обращать время вспять, вернулся бы в тот день и сразу протянул бы ей руку – может, теперь бы что-то изменилось.

– Так что за разговор? – не стала бродить вокруг да около девушка, присаживаясь рядом.

– Момока-сэмпай рассказала, что ты… пыталась умереть. Это правда?

Вчера я весь вечер напрягал мозги и размышлял, как тактичнее начать разговор. Я хотел узнать, что она думает по поводу завтрашнего дня.

Сколько ни бился, не придумал ничего лучше, чем спросить напрямик.

Хосино опустила голову и молчала. Однако я и так все знал и потому продолжил:

– Про то, что завтра годовщина гибели твоей сестры, я тоже слышал. Я знаю, что в прошлые два года ты пыталась в этот день умереть. Я тебя позвал… спросить: ты завтра не собираешься что-то с собой делать?

Я мысленно похвалил себя за прямолинейность. Если честно, очень