Измена. Верну тебя, жена - Ира Орлова

— Ты считаешь, что твоя роль тут что-то значит? — отрезаю я, чувствуя, как слова режут горло, но идут точно к цели. — Что он тебя “выбрал”? Поздравляю. Приз — человек, который не смог сохранить даже то, что у него было.

Она закатывает глаза, но я не даю ей вставить ни слова.

— Надеешься, что теперь он будет тебе верен? Что ради тебя он вдруг станет другим? — я делаю шаг ближе, и теперь её уверенность шатается как осинка на ветру. — Так вот, ты будешь жить ровно в том же аду, из которого я только что вышла. Только тебе повезло меньше. Я хотя бы не была "другой женщиной, заменой, таблеткой”. Да, я родила ему прекрасного сына, именно я. Со мной он жил много лет. И делал меня счастливой. За все это я ему благодарна. А ты… доберись сначала до этой высоты сама. А потом будешь открывать свой поганый рот.

Катя поджимает губы. Секунда паузы — будто бы собирается ответить, но вместо этого чуть отстраняется.

— Он обещает мне, — шепчет она, — что всё будет иначе…

— Обещать — он мастер, — говорю я, холодно. — Только ты не перепутай обещания с действиями. Хотя… уже поздно, да?

Она отводит взгляд. Готовая отступить. Понятно. Всё. Конец игры.

— Удачи, Катя, — добавляю я и прохожу мимо неё. — Не надейся, что сможешь потом вернуть время назад. Слишком дорогая плата за чужого мужа. И проверяйся почаще у гинеколога, говорят что от секса с чужими мужьями, бывают проблемы по женской части…

Сажусь в машину. Руки дрожат. Только когда закрываю дверь, позволяю себе выдохнуть — громко, с надрывом. Как будто всё это время дышала через раз. Она уходит и это хорошо, мне сейчас надо побыть одной.

Не заводя двигатель, опираюсь головой о руль. И вдруг всё — разом. Боль, ярость, обида, слабость. Всё выходит наружу.

Я плачу. Беззвучно. Горько. Мне больно — не из-за неё, нет. Не из-за его предательства, даже не из-за сына. Мне больно, потому что я так долго держалась, так долго делала вид, что справляюсь. А на самом деле — я просто жила с надеждой, что кто-то однажды выберет меня, не за что-то, а просто так. Ведь я тоже когда-то для Артема была желанным трофеем…

Но это уже неважно.

Потому что я выбрала себя сама.

Вытираю лицо, включаю зажигание. Музыка начинает играть на фоне — что-то нейтральное, без слов, к счастью. Я больше не боюсь. Ни её, ни его, ни себя. А это — и есть свобода, пусть и мнительная пока что.

Сегодня я выхожу отсюда победительницей. Не потому что унизила соперницу. А потому что перестала быть жертвой.

И этого у меня уже не отнять.

Еду за сыном.

Вытираю слёзы. Не хочу, чтобы он меня такой видел. Сегодня я уже “расплескалась” — хватит. Я должна собраться. Должна быть для него мамой. Не сломанной, не разбитой. Настоящей. Той, которой он привык доверять и видеть.

Пока еду, дорога меня успокаивает. Город шумит, пробки, люди куда-то бегут. Все как и прежде, только я другой стала. У меня на сегодня осталась самая главная цель — забрать своего маленького человека и подарить ему сегодня то, чего мне самой сейчас так не хватает: радость.

Макс выбегает из школы, как всегда с рюкзаком, наброшенным на одно плечо и счастливой улыбкой. Он кидается ко мне:

— Мам! Ты чего такая серьёзная? Устала?

— Немножко, — улыбаюсь я, заставляя губы растянуться в нормальную, живую улыбку. — Но зато у меня есть идея получше домашки. Хочешь в парк?

— Парк?! Прямо сейчас?! — его глаза сияют.

— Прямо сейчас. Аттракционы, сахарная вата и, может быть, выиграешь мне медведя?

— Ага! Я тебе трёх выиграю! — он уже в машине, застёгивает ремень и болтает ногами от нетерпения.

Мы приезжаем в парк. Катаемся на каруселях, смеёмся, он визжит на "цепочках", на "викинге" держится изо всех сил и потом гордо заявляет, что не закрыл глаза ни на секунду. Я ем сладкую вату, хоть и не люблю, но он уговаривает: «Ну мааам, ну давай, хоть чуть-чуть». И я ем. Потому что это — наши минуты. Без тревог, без боли, без взрослой грязи. Просто я и он. Просто мама и сын.

На колесе обозрения он садится рядом и вдруг берёт меня за руку.

— Мам, — говорит тихо. — А где папа?

Я чувствую, как что-то внутри сжимается. Секунду тяну паузу, будто не расслышала.

— А что с ним? — он не отступает. — Вы опять поругались? Он тебя сильно обидел? Мам, я же чувствую… Я не маленький уже. И я твой защитник, ты только скажи. И дед, и папа мне всегда говорили: маму нужно защищать.

Слёзы подступают снова. Но не такие, как раньше. Эти — из нежности, боли и гордости. Он совсем ещё ребёнок, но говорит как мужчина. Маленький мужчина. Мой.

— Максик… — я обнимаю его, целую в макушку. — Ты у меня самый сильный и самый смелый, правда. И я знаю, что ты всегда будешь рядом.

Держу его крепко, как будто боюсь, что он вдруг вырастет в одну секунду и всё поймёт. А он и так уже всё чувствует. Не по годам тонко. И заслуживает знать. Только не от меня.

Я смотрю в окно, где медленно вращается панорама города. И понимаю: я не буду врать. Но и ломать его иллюзии — тоже не моя работа. Артём заварил эту кашу. Он и будет её расхлёбывать. Сын — не щит, не размен. Он — человек. И имеет право знать, что происходит в его семье. Только знать от того, кто всё испортил.

Когда мы едем домой, Макс уже зевает на заднем сиденье, устал, но всё равно повторяет:

— Мам, если он тебя обидел, я поговорю с ним. Я мужчина. Я могу.

Всё внутри сжимается. Как же мне больно. Но я только глажу его по голове, и когда он засыпает прямо в машине, сжимая в руках плюшевого медведя, что выиграл для меня в тире, я достаю телефон и набираю сообщение.

“Артём. Макс задаёт вопросы. Он чувствует, что между нами что-то не так. Я не хочу и не буду ему ничего объяснять. Это твоя